Девушка встала перед телевизором с флаконом чистящего средства. Кольца на ее лице напоминали восклицательные знаки.
– Я не о каминной полке, – сказала я. – Вон, Ронни Батлер сидит на скамейке. Вы его видите?
Иногда слова сами вылетают изо рта. Еще не договорив, уже понимаешь – зря, но поздно, остается только дослушать себя.
– Кто такой Ронни Батлер? – спросила девица. От любопытства кольца образовали на ее лице новый узор.
– Кое-кто из давнего прошлого. Я его когда-то знала.
Я одернула занавеску, хотя она висела идеально прямо.
Девица начала собирать свои флаконы, тряпки и фланельки и складывать в маленькую розовую корзинку.
– Это же хорошо! Сможете наверстать упущенное.
Я взглянула на двор. Ронни встал и пошел по дорожке, ведущей к главным воротам.
– Нет, – произнесла я, – в этом нет ничего хорошего.
– Но отчего же?
Я не стала торопиться с ответом. Подождала, пока наполнится розовая корзинка, пока послышится щелчок закрывшейся двери и шарканье плоских стоп по коридору. Я выждала время, прежде чем ответить на вопрос. Слова отчего-то прозвучали шепотом:
– Потому что Ронни Батлер утонул в пятьдесят третьем году.
– У тебя когда-нибудь было, чтобы ты видела то, чего нет?
Элси вернулась от педикюрши и сейчас восхищалась ее мастерством, разглядывая пальцы ног через колготки.
– О, да постоянно! – отозвалась она.
– Да?
Элси пошевелила пальцами, суставы захрустели в 30-деновой темнице.
– Мне казалось, что идет дождь, а когда я выходила, оказывалось, дождя нет. А еще мне часто казалось, что молока в холодильнике больше, чем на самом деле.
– Нет, я про другое. Тебе когда-нибудь люди мерещились?
Элси перестала шевелить пальцами и подняла голову.
– Странный вопрос. Пожалуй, нет, – сказала она. – С другой стороны, разве это можно проверить?
Я не отходила от окна с той самой минуты, как увидела Ронни – или решила, что я его вижу. Я смотрела, как расходится по корпусам персонал, как посетителям приходится с черепашьей скоростью шаркать по дорожкам, прогуливая престарелых родственников, но незнакомца я больше не видела. В двенадцатой квартире было тихо и пусто, на скамье тоже никого. Может, я его придумала? Может, разум начинает уходить по мосту между настоящим и прошлым, не заботясь о том, чтобы вернуться?
Элси пристально смотрела на меня:
– А кто конкретно тебе привиделся?
– Никто. – Я начала выравнивать безделушки на тумбочке. – Надо сходить в оптику, пора очки поменять.
– Ты их совсем недавно меняла, – возразила Элси. – Почему ты все время берешь вещи и кладешь их точно так, как они лежали?
Не поправив открытку с видом Брайтона, я повернулась к Элси. Все ее беспокойство легко уместилось бы в спичечный коробок.
– Ты никого не видела, пока шла сюда? – спросила я.
– Да вроде нет, – нахмурилась Элси. – А что? Кого ты видела?
– Мисс Биссель, – ответила я. – Человека, который приносит почту.
– Почтальона?
Я кивнула.
– И странную маленькую женщину из четвертой квартиры. Круглолицую, которая всегда молчит и не любит ступенек.
– Миссис Ханимен?
– Да, вроде, – согласилась я. – И еще я видела Дору Данлоп. На этот раз не в ночной рубашке, а полностью одетую.
Элси приподняла брови:
– Знаешь, ее ведь отправляют в «Зеленый берег». Я подслушала разговор.
Я почувствовала, как изнутри на глаза давит чем-то горячим.
– Она там не приживется, – прошептала я.
Элси не ответила, но мне показалось, что я уловила легкое пожатие плеч.
– То есть никого интересного ты не видела? – подытожила я.
– Нет.
Я отпила чая.
– Давай уже говори, Флоренс!
– Мне показалось, я увидела человека, которого когда-то знала, – сказала я в чашку. – Вот только не могу вспомнить, как его зовут.
– Интересно, кто же это может быть? Одноклассник? Или с фабрики кто?
Я сделала еще глоток чая.
– Не уверена. Не могу вспомнить.
– Ничего, я вспомню. – Через окно Элси оглядела пустой двор. – Я всегда лучше тебя запоминала лица.
Кроме Элси, у меня уже никого не осталось. Только она поймет, если мой разум окончательно загулялся, бросив меня на произвол судьбы. Шестьдесят лет назад мы хорошенько упаковали прошлое и убрали подальше, пообещав себе, что никогда не будем о нем говорить. Теперь мы состарились и стали другими. Казалось, все, что мы тогда пережили, случилось с кем-то еще, а мы просто стоим и смотрим на это из будущего.
Элси пристально вглядывалась в темноту:
– Надеюсь, я тоже его увижу.
– И я, – буркнула я в чашку.
17:06
Под тумбочкой скопился мелкий мусор.
Поразительно, сколько всего падает за мебель, стоит отвернуться. Я бы в жизни не заметила, если бы не лежала тут, но сейчас я лежу и не могу отвести глаз. Все-таки не умеют наводить чистоту здешние уборщицы. Заткнут уши наушниками и пшикают везде аэрозолями. Некоторые даже телевизор включают и под него работают, не спрашивая разрешения. Я наблюдаю из угла и указываю места, которые они пропустили, а уборщицы косятся и пылесосят вокруг моих ног.
«Пусть убирают, – увещевает меня Элси. – Наслаждайся ролью состоятельной неработающей дамы, Флоренс!»
Но это не в моем характере – не работать. Элси любит отдохнуть, а я всегда была непоседой. Вот почему мы так хорошо ладим.
Иногда одну и ту же уборщицу видишь дважды. Вот в четверг приходит девушка. Или во вторник. Точно знаю – не то в четверг, не то во вторник. Темноволосая и голубоглазая. Одной рукой держит трубу пылесоса, а другой прижимает к уху телефон и вечно в него смеется. Приятный смех. К такому хочется присоединиться, только вот я не понимаю ни слова из того, что она говорит. Мне кажется, она немка. Когда я ходила в магазин рядом с главным входом, у них была там коробка с песочным печеньем. Снизу написано: «Сделано в Германии». Я купила печенье, решив, что оно напомнит девушке о доме. Можно выпить с ней чая, подумала я, растопить лед, познакомиться. Я предложила ей чай, но немка увлеченно разговаривала по телефону и оглушительно хлопнула дверью, не дав мне закончить фразу. Наверное, спешила. В этом-то и беда: здесь все спешат. Но можно попробовать выпить чаю в другой раз, когда я оправлюсь после этого падения. Печенью ничего не сделается, оно так и лежит в непочатой коробке.
Может, эта немка меня и найдет – и сразу забудет о телефоне. Он выпадет на пол, но она и не взглянет на него, а опустится на колени на ковер и наклонится надо мной, волосы закроют лицо, и ей придется заправлять их за уши. Ее руки будут теплыми и добрыми, а пальцы слегка сожмут мои.
