– Я оступилась, – продолжала она, – и не удержалась на ногах. Я хотела за что-нибудь схватиться, но там ничего не было…
Оглядываясь назад, я склонна думать, что именно в тот момент я начала вспоминать, что случилось с Ронни. Отрывки воспоминаний стремительно сшивались воедино, и в них появилась какая-то логика.
– Руфь, он вас не бросал.
– Не бросал?
– Честное слово, не бросал. Я не могу сейчас всего объяснить, я сама только начала понимать, что к чему. Вы пока мне просто поверьте: он вас не бросал. Он бы вас никогда не оставил.
Я потянулась взять ее за руку, и когда миссис Ханимен разжала кулак, из пальцев что-то выпало. Камушек, но не простой. Окаменелость. Аммонит. Спираль из прошлого, свидетельство существования давно минувшей эпохи, напоминание о том, что́ когда-то жило на Земле. Я подобрала камушек.
– Я знаю, где она была, – вдруг догадалась я.
Я сжимала аммонит в кармане, когда мы шли по вылизанному коридору к выходу. Миссис Ханимен не взяла камушек обратно. Может, для нее он выполнил свое назначение, или она доверила его мне на сохранение. Как бы то ни было, сейчас я не могла выпустить аммонит из пальцев. Мы двигались медленно и осторожно, чтобы не спугнуть мысли, и когда наконец вышли в яркое солнце и запах утра, ощущение было, словно мы вернулись из долгого путешествия.
Не сняв пальто, мы сидели в столовой и глядели на пустой стол, с которого убрали все, кроме толстой льняной скатерти. Аммонит я положила перед нами. Он казался мелким и невзрачным. Странно подумать, что в таком неприметном камушке заключена история тысячелетий.
Мимо прошел Хэнди Саймон, но сразу сдал назад, заметив аммонит.
– Окаменелость, – констатировал он без всякой надобности. – Интересные штуки – эти окаменелости!
– Да, – подтвердила я.
– Порой только они служат доказательством существования некоторых доисторических организмов.
– Вы считаете, это правда?
Саймон выпрямился и скрестил руки на груди:
– Журнал для географов считает это правдой!
– А вы сами, Саймон? Что вы думаете? Какое ваше мнение?
Саймон сглотнул, точно немного проглоченного воздуха должно было помочь ему переварить вопрос.
– Что-то я затрудняюсь с ответом, – наконец признался он. – Я об этом никогда не думал.
– Так подумайте сейчас, – предложил Джек.
Саймон переступил с ноги на ногу и глубоко вздохнул.
– Мне кажется, – начал он, – необязательно что-то видеть своими глазами, чтобы оно получило определенную важность, значимость…
– Так-так, – подбодрила я.
– Прежде чем эту окаменелость нашли, – он еще раз покосился на аммонит, – она ведь уже что-то значила и по-своему влияла на Вселенную, просто нам неизвестны подробности.
Джек жестом предложил ему не продолжать.
– И все, на что она повлияла, – договорил Саймон, – тоже, в свою очередь, изменило Вселенную, пусть нам уже и не установить, как именно.
– Да, это вряд ли, – согласилась я.
Хэнди Саймон отступил на шаг, будто осознание громадных последствий существования аммонита предоставило ему побольше места в мире.
Я взяла камушек и задержала на ладони:
– Неважно, долгая или короткая у тебя жизнь, от твоего существования мир уже немного изменился. Правда, не представляю, как это доказать…
– И не надо, – сказал Саймон. – Просто знать уже достаточно.
Когда Саймон ушел, унося свою точку зрения на жизнь, мы втроем остались сидеть в молчании.
– Что теперь? – заговорила я, потому что остальные явно решили не нарушать тишину.
– Я не исключаю, – начал Джек, – что стоит дать Ронни возможность снова исчезнуть.
– Как вы можете такое говорить?! – почти заорала Элси впервые за всю нашу дружбу.
– Джек, на вас это не похоже, – нахмурилась я. – Где ваш боевой дух?
– Остался на полях сражений. – Джек силился улыбнуться. – Полиция нам не верит, Ронни удается смертельно запугивать всех, с кем он встречается. Кто станет слушать то, что мы готовы рассказать?
– Но нельзя же дать ему победить! – Я взглянула на аммонит. – Нельзя позволить Ронни Батлеру перекраивать мир по своему хотению!
– А как его остановишь? – Джек поднялся и взялся за спинку стула. – Флоренс, у нас автобус через пару часов. Я, пожалуй, пойду прилягу.
Мы смотрели, как он медленно идет к выходу из столовой, сутулясь под тяжестью лет и мыслей. Может, это морской воздух так действует? Здесь постоянно ощущаешь усталость, будто соль вытягивает из тебя энергию. Я поглядела на Элси:
– Ты тоже хочешь пойти полежать?
– Конечно нет! А ты, гляжу, забыла, да?
– Забыла что?
Она подмигнула мне:
– Попрощаться с морем!
Мы прошли мимо ларьков, где продавали тянучки и толстые палочки-леденцы, мимо раковин, бус и открыток. Почти до самой лестницы аббатства. Здесь на мощеных улочках прятались магазины, ожидая своих путешественников.
– Помнишь, мы часами решали, что увезти с собой домой?
– В этом мы почти не изменились. – Я поглядела на часы. – Но задерживаться не будем, иначе мисс Амброуз хватит удар.
Элси залюбовалась витриной художественного салона.
– Пожалуй, я куплю пейзаж, – решила она. – С видом залива или с пляжными домиками.
Мне сразу вспомнилась пустота возле двенадцатой квартиры и звон разбитого стекла о металл мусорного контейнера.
– А я нет, – отрезала я.
– Почему? Как могут не нравиться пляжные домики? Они выстроены линией, напоминающей улыбку!
– Печенье в жестяной коробке, – постановила я. – Это практичнее.
– Отдых – не время быть практичной, Флоренс. Прибереги практичность на весь остальной год.
Мы подошли к витрине с гагатом из Уитби – гладким, черным, отполированным до зеркального блеска. Серьги и ожерелья, браслеты и кольца точно приветствовали нас со своих подставок.
– Какой красивый камень, правда? – восхитилась Элси. – Гагат из Уитби!
Я не отрываясь смотрела на витрину.
– Тоже окаменелость.
– Как так?
– Представь себе. Окаменелое дерево. Тысячелетнее существо, которому резец придал узнаваемую форму.
– Откуда ты знаешь? – спросила Элси.
– Читала, – отозвалась я, – в журнале. В Викторианскую эпоху гагат считался единственным украшением, подобающим дамам в трауре. – Я указала на брошь в углу витрины: – Хотя как такая красота может ассоциироваться со скорбью, выше моего понимания.
