Глава V
Москва. Появление кабака около 1555 года.
Корчемство становится контрабандой
Киевские князья ищут простора своей деятельности в дремучих лесах северо-востока. За князьями двигается народ, несёт с собой киевский эпос, создаёт себе новый Киев — Владимир, строит в нём киевские церкви, киевские Золотые ворота, украшает новые места дорогими именами киевских урочищ, как, например, Печерский монастырь, река Лыбедь и так далее; но отросток южной жизни вырастает на чужой почве иным деревом. Князья, переселявшиеся на север, первым делом считали закрывать веча и «избивать вечников». Жизнь, заложенная на северо-востоке, всецело сказалась в Москве…
Когда Киев и Новгород считали свою историю рядом столетий, Москвы ещё не было, на месте Москвы жила чудь, но впоследствии поселилось здесь русское племя, которое окрепло среди жесточайших невзгод и стало потом центром всего русского мира. Возникновение Москвы, получившей своё имя от финского названия Моск-ва, то есть мутная река, по наивному замечанию летописца, совершилось так: «Дiавол вложи в сердце князем татарским, сводиша братью, ркуще великому князю Юрью Даниловичу, оже ты даси выход больши князя Михаила тверского, а мы тебе княженiе великое дадим».
Побратавшись с татарами в тени этого «антинационального развития» (Буслаев), Москва начинает собирать около себя области новгородскую, псковскую, тверскую, рязанскую, пермскую, киевскую.
И здесь-то, в Москве, оторванной от южной Руси, возникает и крепнет московская жизнь. С XV столетия, когда все другие славянские народности оживают, когда у поляков, хорватов, хорутан, сербов (лазарица) и в южной Руси начинает зарождаться народная литература, в Москве открывается период окончательного упадка русской народности. К половине XVI века всё уж было кончено. В двадцать каких-нибудь лет, от 1592 до 1611 года, невидимо выросло жёсткое крепостное право. Не вчера началось так делаться, говорит неподкупная народная память, началось это с началом каменной Москвы:
В старые годы, прежние,
При зачине каменной Москвы,
Зачинался тут и грозный царь,
Грозный царь Иван сударь Васильевич.
Грамотность, просвещение, словесность, искусства, добрые международные отношения, возникшие некогда в Киеве в XII веке, в Москве погибли. К московской жизни вполне можно было приложить известные слова Геннадия: «Земля, господине, такова, не можемъ добыта, кто бы гораздъ грамотѣ!»
[88] Стоглавый собор 1551 года по поводу всеобщей безграмотности московского духовенства — учиться им негде! — с сожалением вспоминал о прежнем времени: «А преже сего училища бывали въ россiйском царствiи на Москвѣ и въ Великом Новѣградѣ, и по инымъ градомъ многiе грамотѣ писати и пѣти и чести учили, потому тогда и грамотѣ гораздыхъ было много. Но писцы, и пѣвцы, и четцы славны были по всей земли и до днесь».
Русская Правда, улетев на небеса, сменилась в Москве Шемякиным судом и московской волокитой. Мужи, княжеские думцы, перейдя в поместцыков (с 1499), писались теперь холопами, а своё старинное имя мужей отдали всему народу, получившему имя мужиков…
До сих пор замечание Карамзина о явных следах татарщины в характере русского населения, в обычаях и языке стояло одиноко, и, мало того, наука даже отвергала возможность всякого (дурного) влияния татар. Но исследования памятников истории и языка, совершённые преимущественно трудами русской Академии наук, и затем некоторыми другими учёными
[89] и, кроме учёных исследований, опыт жизни и достаточное развитие самопознания успели уже бросить свет на элементы, вошедшие в состав московской жизни. Стоит проследить день за днём возникновение и историческое развитие народных учреждений, как мы пытаемся сделать это на кабаке, и тогда откроется, что татарщина сказалась у нас не в одном лишь случайном и лёгком заимствовании некоторых татарских слов, но и в заимствовании некоторой доли самой татарщины; что эти заимствованные слова были полным выражением того зверства диких татарских орд, которым сменилась правда, выработанная народом. Татарщина откроется, когда история расскажет нам смену древней русской одежды на ту татарскую, которая покрывала наших предков с головы до ног: башмак, азям, армяк, зипун, чедыги, кафтан, учкур, шлык, башлык, колпак, клобук, тафья, темляк и так далее; когда увидим, как «правда по закону святу» вытесняется битьём и ругательствами, унаследованными от татар и живущими доселе в словах нам уже близких и родных: дурак, кулак, кулачное право, кандалы (кайданы), кат (палач), катувать, катать, бузовать, башка, карга и так далее; когда узнаем, как в русские обычаи входят: казна, казначей, караул, сундук, сарай, ям (откуда ямщик), харч (откуда харчевня); обращение права в правёж, заимствованный от татар; установление тархан, ярлыков, чинов, чиновников,
[90] тамги (откуда таможня), и наконец кабака, сменившего корчму. Шевырёв
[91] нашёл, что от той же татарщины произошла даже известная господская игра, называемая ералаш.
