От кнута больше всего доставалось корчемникам, и казнь над ними совершалась, по словам Олеария, следующим образом: «Тем, кого уличат в запрещённой продаже нюхательного табаку, привешивают на шею пачку табаку, а занимающемуся запрещённой продажей водки — фляжку с водкой, и таким образом водят попарно от площади до Кремля и обратно в сопровождении двух помощников палача, и всё это время бьют кнутом». Народ крепнул от правежей, и бывали люди, которые умели отстаиваться на правеже, и денег не платили; для таких праветчики имели наказ: «Если посадские на правеже начнут отстаиваться и денежный доход платить не станут, у таких дворы их, лавки и имения отписать на великого государя».
Народ не забыл этого правежа, и до сих пор ещё поёт о нём в песнях:
Били добраго молодца на правеже.
На Жемчужным перехрёстычке,
[116]Во морозы, во хрешшенские,
Во два прутика железные.
Он стоит, удаленькой, не тряхнется,
И русы кудри не шелохнутся,
Только горючи слёзы из глаз катются.
Уж как бьют-то доброго молодца на правеже,
Что на правеже его бьют,
В одних гарусных-то чулочках без чёботов;
Правят с молодца казну да монастырскую.
Правёж жил рядом с кабаком до самого XVIII века. Указом 1717 года велено бить всех людей, находившихся под взысканием по откупам, по питейным сборам, а если они помрут, то поручителей по ним, жён их и детей, на правеже не держать, а отсылать их всех на каторгу. Но правёж всё-таки не прекратился. При Бироне, когда недоимки возросли до нескольких миллионов, тогда, по словам Болтина, лучших людей забирая под караул, и каждый день ставя разутыми на снег, били по щиколоткам и по пяткам палками: сие повторяли ежедневно, пока не выплатят всю недоимку. По деревням, продолжает он, слышен был стук ударов палочных по ногам, крик сих мучимых, и плач жён и детей, томимых голодом и жаждою. Даже при Екатерине казённые деньги, растраченные казначеями, взыскивались посредством правежа.
Глава XI
Ордын-Нащокин и Крижанич
Кабаки распространялись, равно ненавистные и народу и лучшим людям общества. Из последних нашлось двое, которые в XVII веке подали голос за свободную продажу питей. То были Юрий Крижанич — серб из Хорватии, и А. Ордын-Нащокин, псковский уроженец.
Юрий Крижанич — сербский католический священник, около 1655 года прибыл в Московское государство и, конечно, не мог не заметить печального положения народа, пившего по кабакам. Вот что он писал, сосланный уже в Сибирь (1660–68): «Об пьянству нашем что треба говорить! Да ты бы весь широкий свет кругом обошёл, нигде бы не нашёл такого мерзкого, гнусного и страшного пьянства, яко здесь на Руси. А тому причина есть корчемное самоторжие (монополия), или кабаки. По милости этой монополии люди не смеют варить себе напитков без приказного позволения и в этом последнем пишется им, чтобы они выпили всё в три или четыре дня после изготовления и дольше в домах не держали. Чтобы выпить скорее этот наваренный напиток, люди пьют через силу и упиваются; а соседи, которым нечего выпить дома и негде купить напитка, сидят без стыда, и не отходят от этого пива, пока чают хоть одну каплю его. Дальше люди мелкого счастия не в состоянии изготовить дома вина или пива, а корчмы нет, где бы они могли иногда выпить, кроме корчмы царской, где и место и посуда хуже всякого свиного хлева, и питьё самое отвратительное (питiе само пребридко), и продаётся по бесовски дорогой цене. Кроме того, и эти адские кабаки не под руками у народа, но в каждом большом городе один или два только кабака. Поэтому, говорю я, мелкие люди чуть ли не всегда лишены напитков, и от того делаются чрезмерно жадны на питьё, бесстыдны и почти бешены, так что какую ни подашь большую посуду с вином, они считают за заповедь Божию и государеву выпить её в один дух. И когда они соберут несколько деньжонок и придут в кабачный ад, тогда сбесятся в конец и пропивают и рухлядь, какая есть дома, и одежду с плеч. Итак всия злости и неподобие, и грехоты, и тщеты, и остуды всего народа исходят из проклятого корчемного самоторжия». Так писал Крижанич в Сибири, и то же самое, вероятно, он говорил, живши в Москве. Слова его должны были показаться богопротивными, и он был сослан.
[117]
Не лучшая участь постигла и старания Нащокина уничтожить кабаки и ввести свободную торговлю питьями. Просвещённейший из русских людей XVII века, Афанасий Лаврентьевич Ордын-Нащокин в 1665 году назначен был воеводою во Псков. Псков был город порубежный, куда иностранцы привозили тайком множество горелого вина и немецких питей, и псковичи совсем не покупали вина с казённых кружечных дворов. Сильно развивалась потаённая корчемная продажа, которою занимались иностранцы, жилецкие люди и дворники, в казне были великие недоборы, а в недоборах, когда год отойдёт, «извыкли челобитьем и сроками отбывать». Завелось воровство, стали ходить по ночам из своих подворий, и объявлялись разные рухляди в ночных приносах. Чтоб положить конец этой безурядице, Нащокин предложил ввести вольную продажу вина с платою в казну с рубля по две деньги и по гривне. Мнения псковичей, вызванные этим предложением, разделились: меньшие люди, то есть собственно народ, стали за вольную продажу, а лучшие, богачи-горланы, как было и в 1470 году,
[118] как это бывало всегда, стали за свою личную выгоду, за кабаки, за так называемую старину. Но потом между обеими сторонами последовало соглашение, и введена была вольная торговля питьями на следующих основаниях: «В посадах торговых людей положить за вино и за всякое питье во всякой год, сметя против продажи его в указные сроки. А кто теми питьями больше торговать учнет иных товаров, и того в земской избе остерегать, и в сотнях у жилетцких людей в домах не может утаитца, а на тех с рубля имать по гривне, и на ремесленных посадских же людях против явки годовые, как преж сего являлись, держать про себя на праздники и на урочные дни, а корчмы не держать. И на церковный чин положить против явки потому ж, и на казаков, и на стрельцов, и на пушкарей за явку положить в год по меньшей явке. А с красных заморских питей с продавца имать с рубля по гривне ж. А в уезде на всех на пашенных людей покотельщина с винного и пивного котла порознь, — а питье в городы подвозить учнут подрядом, и то объявлять, а за бочку пива или меду что цена, то и пошлин взять».
Во Пскове получен царский указ о вводе этого нового порядка продажи питей, и указу этому не хотят верить. Лучшие люди, делая с него списки, посылают при челобитных к царю, и просят у него нового указа, а молодшие жалуются на лучших, что они царского указа не слушаются. Наконец, свободная продажа питей введена, и Псков как будто переродился: «И явные о том знаки во Пскове, как учала быть питейная пошлина в домах с большим укреплением, и хлеб во Пскове учал быть к торгу дешевле, и всяким людям от выемок и от разоренья свободнее, а что кабацкие избы, где всякое безчиние и смрад был, а ныне в тех местах устроены обиталища убогим, а те избы всякого благочиния исполнены».
