Прежде всего, его верифицированная датировка (условно принятая апеллирует единственно к внешнему сходству с другими ножевыми рукоятками этой «серии»
[105], причем как фиксированного
[106], так и неизвестного
[107] происхождения) и географическая привязка неосуществимы, поскольку вещь не нашли in situ при планомерных раскопках, а купили по случаю в Каире для музея у «черного» добытчика древностей [95]. Тот утверждал, что нож был найден в местечке Гебель ал-Арак возле Наг ал-Хамади в Верхнем Египте. Между тем Эмери усматривал в декоре его ручки, в эпизоде столкновения двух групп ладей «типично египетского» и «безошибочно месопотамского» вида, не речную, а морскую битву аборигенов с захватчиками [189]. Он также сопоставлял, как однопорядковые явления – отображения «массового нашествия» в долину Нила, этот сюжет и композицию с лодками на живописном панно из «гробницы 100» в Иераконполе, вероятно, предназначавшейся какому-то бигмену [137; 345; 381]. Тех же аналогий придерживался Гордон Чайлд, который и здесь, в первобытном склепе на кромке Западной пустыни, разрисованном картинами войны и охоты, был склонен наблюдать «воспроизведение сцены “морского боя”» [148]
[108]. Подобно ножу «из Гебель ал-Арака», иераконпольскую «гробницу вождя» приурочивали к периоду Нагада III – относительной дате S. D. 63 по Питри [365], или 0-й династии [386]. Английский египтолог и археолог Бэрри Кемп даже удостоил ее аттестации памятника «царского владения» [291]. Однако у этой ямы глубиной до 1,5 м и площадью 5,85x2,85 м с поперечным кирпичным простенком, но без намека на надгробное сооружение, мало общего с якобы современным ей «мавзолеем» царицы 0-й династии Нейтхотеп в Нагаде – некогда (теперь разрушена эрозией) величественной многокамерной мастабой длиной 53,4 и шириной 26,7 м [327]. «Гробница 100», как гипотетическое место упокоения правителя, «архитектурно» еще крайне примитивна и явно старше, что признавали исследователи, включая самого Кайзера, «удревнявшие» ее до позднего [278], а то и среднего [274] герзейского периода. Полученные в ней две радиоуглеродные даты указали на XIV тыс. до и. э. (12900 ± 120 14С л. н.!?) и 3900/3855-3680/3665 гг. до и. э. [126], но если «сомнительность» первой не обсуждается [396], то верхний предел второй, приближающийся к эпохальному культурному рубежу Нагада Ι/ΙΙ (ок. 3600 г. до и. э.), заслуживает внимания хотя бы в качестве предварительной вехи. Для сравнения, присутствующий на гробничной фреске среди людей и животных образ «героя со львами», украшающий также «аракский» нож, у специалистов ассоциируется с характерной шумерской иконографией периода Урук [319]; ему же принадлежат цилиндрические печати, на которых Эмери опознавал ладьи, идентичные «месопотамским» с ножевой рукояти [187]. Хронология Урука, до сих пор вызывающая у ученых разногласия, условно отсчитывается с первой четверти IV тыс. до и. э. [66; ср. 2]
[109], печати же в форме цилиндров, по существующим оценкам, появляются в его раннем «городском» поселении ок. 3500 г. до и. э. [374]. Выступая за датировку загадочного ножа «из Гебель ал-Арака» протодинастической Нагадой III, нужно помнить и то, что представленная на его костяной резьбе в руках «завоевателей» булава с шаро– или грушевидным навершием была принесена в долину Нила «из Азии» уже на заре Нагады II (S. D. 42) [365; ср. 150]. В итоге, как ни подходи к проблеме освоения, покорения или объединения Египта «новой расой», вся совокупность археологических памятников и артефактов, имеющих отношение к ее «легенде», охватит не только семайнский, но и весь герзейский период предыстории фараонов – иными словами, минимум вторую половину IV тыс. до и. э. [ср. 371].
За и против
Столь протяженное время предполагаемого проникновения в «нецивилизованный» Египет «преобразующих» инокультурных влияний и заимствований как материального, так и мировоззренческого плана должно склонять к взвешенной версии их постепенного накопления, переосмысления и практического применения местным населением, не исключая вероятность того, что процесс сопровождался дозированным просачиванием на берега Нила и самих чужеземцев. Не могло ли оно на отдельных этапах в определенных условиях принимать форму локальных или региональных вторжений, как то пытались аргументировать месопотамским «засильем» семайнского периода и «элитными» могильниками герзейских Нагады-Балласа, не говоря уже о петроглифах «морских кораблей» на скалах Восточной пустыни?
Подобные взгляды получили категорическую отповедь виднейших египтологов. Например, сэр Элаи Гардинер не допускал решительно никакой организующей интервенции в дофараоновский Египет и, тем более, чужеродного источника «в высшей степени самобытной» древнеегипетской цивилизации [209]. Один из основателей русской египтологической школы Б. А. Тураев в начале прошлого столетия писал: «Новейшие раскопки… доказали, что перед нами не какая-то неизвестная доисторическая раса, а уже прямые предки классических египтян, что не было резкого перелома в культуре, объясняемого появлением другого этнографического элемента» [54].
Согласно сравнительным демографическим реконструкциям, численность населения нильской долины в конце додинастики достигала 600 тыс. [398] или даже переваливала за 800 тыс. [129] человек. Как бы ни были грубы эти прикидки, соотнесу их для полноты картины с «сенсационными» фантазиями Рола на тему оккупантов из-за Красного моря: «К берегу приближается флотилия из доброй дюжины кораблей… Они стремились ни больше ни меньше как завоевать долину Нила и основать в ней поселение, чтобы взять под свой контроль богатые природные ресурсы здешних мест… Воинов среди них более четырехсот плюс еще слуги, женщины и дети» [46]. Заявить, что «орда» в несколько сотен мигрантов, обремененных семьями, сумела подчинить Долину и завладеть ее ресурсами, куда абсурднее, чем признать реальность насильственного пленения правителем 0-й династии Хором-«Нармером» 120 тысяч жителей Дельты с их почти двухмиллионным поголовьем скота [37]. По здравому рассуждению, неопровержимых доказательств победоносного вторжения на Нил развитого племени заморских «цивилизаторов», как и надежных археологических указаний, когда оно случилось, нет. Нож «из Гебель ал-Арака» с датировкой «Нагада IIIb» [474], а в действительности непонятного происхождения и возраста, не приходится предъявлять в качестве «штандарта» или удостоверения именно «последователей Хора» – «культурной аристократии», создавшей государство фараонов и распространившей свою власть на весь Египет [189]. Иераконпольская «вождеская» «гробница 100», которую сравнивали с богатыми захоронениями «племенной знати» на обособленном «кладбище Т» в Нагаде [275], служила бы доводом в пользу герзейского нашествия [91], не перечь тому сама ее роспись, демонстрирующая единственную «завоевательскую» «полупрямоугольную» ладью с высоко задранным крючковатым носом-форштевнем в тесном окружении пяти «типично египетских» «серповидных» (рис. 22). Наконец, «азиатские» нововведения, такие как цилиндрические печати, нишевые фасады зданий и т. и., вполне могли быть следствием мирного импорта («диффузии») в пересеченный континентальными торговыми путями Египет творческих идей, технологий и ремесел [ср. 429]. Если все же упорствовать во мнении, что первоэлементы древнеегипетского государственного строя были завезены передовой «династической расой», то останется еще выяснить, сколько ее поколений понадобилось для обеспечения непрерывности этой эстафеты в продолжение герзейско-семайнского полутысячелетия, и от какой ветви вели родословную архаические правители с их «генеалогическими» преемниками – фараонами Старого царства.
