Выступила в октябре 1096 года в Крестовый поход большая рыцарская армия из Южной Франции. Ее возглавлял Раймунд IV Сен-Жилльский, граф Тулузский. Безудержное стремление, прикрываясь лозунгом «защиты христианства», еще больше расширить свои и без того значительные владения уже в 80-х годах вовлекло Раймунда в испанскую реконкисту. Однако подобно тому как Боэмунд Тарентский ничего не достиг в греческих землях, Раймунд IV потерпел крушение своих планов на испанских землях. Видимо, поэтому Раймунд, даже невзирая на свой преклонный по тем временам возраст — ему было за пятьдесят, — первым из титулованных особ отозвался на клермонскую речь Урбана II.
Средневековый французский хронист передает в связи с этим такой яркий эпизод: когда папа завершил свою проповедь под открытым небом на Клермонской равнине, послы Раймунда Тулузского немедленно объявили о желании графа Сен-Жилля выступить на войну по призыву апостольского престола. В действительности появление графских послов в Клермоне было заранее подготовлено, а все действия графа согласованы с Урбаном. Ведь еще по пути в Клермон, в сентябре 1095 года, папа специально заезжал к своему вассалу для того, чтобы заручиться его согласием на участие в Крестовом походе. Ибо «для папы было весьма важно привлечь в число активных сторонников затевавшейся им крестоносной экспедиции одного из крупнейших князей Южной Европы: инициатива графа Сен-Жилля послужила бы примером для других сеньоров и рыцарей. И Раймунд IV с готовностью пошел навстречу пожеланиям Урбана II — захватническая война на Востоке вполне соответствовала его интересам…»
[73]
Немного позже двинулось в путь большое рыцарское ополчение из Северной Франции под предводительством Роберта, герцога Нормандского, Стефана, графа Блуа, и графа Роберта II Фландрского. Роберт Нормандский, старший сын знаменитого Вильгельма Завоевателя и брат тогдашнего английского короля Вильгельма Рыжего, как подчеркивает историк, тоже принял участие в походе «совсем не из религиозных побуждений». В своем герцогстве он пользовался весьма ограниченной властью и располагал малым доходом. Большая часть городов Нормандии принадлежала английскому королю, бароны не оказывали повиновения своему герцогу. Для Роберта поход в Святую землю казался единственным средством выйти из затруднительного положения
[74]. К нему примкнули не только французские вассалы, но и рыцари из Англии и Шотландии.
Наследственные же земли французской короны представлял в Крестовом походе родной брат короля Филиппа, Гуго, граф Вермандуа. Как отмечает старый исследователь, «это был еще молодой человек, гордый своим происхождением» и… очень тщеславный и пустой, по свидетельству Анны Комнины
[75]. Поход был для него лишь средством для поиска славы и новых владений. Он спешил как можно скорее добраться до Константинополя и предпринял путь через Италию, чтобы отсюда морем переехать в Византию. Поспешность повредила ему: «он действительно первым попал в Константинополь, но в печальном положении: изрядно потрепав, буря выбросила его корабль на берег, где византийская береговая стража нашла графа в самом плачевном состоянии. Он, таким образом, должен был без особенных почестей отправиться в Константинополь по приглашению императорских чиновников…»
[76]Именно Гуго Вермандуа, сообщает Анна Комнина, во время перехода через земли Италии, вместе с пастырским благословением получил из рук Урбана II «священную хоругвь св. Петра» для похода на Иерусалим
[77].
Так, «разными путями, но примерно из одинаковых побуждений» отправились на Восток высшие и средние представители европейского феодального рыцарства и знати. За их войсками вновь пошли немало бедняков из крестьян, надеявшихся, что хотя бы в далеких заморских землях им удастся добиться лучшей доли
[78]. Однако, подчеркивает исследователь, эти хорошо вооруженные рыцарские отряды, внешне упорядоченные несравненно лучше, чем было организовано прежнее нищее «крестоносное воинство» бедноты, — отряды эти, повторим, единой сплоченной армии все же не составляли. В соответствии со средневековой традицией, каждый более-менее крупный феодальный сеньор отправлялся на войну со своим собственным войском, которое почти не было связано с другими войсками других сеньоров. У них не было ни высших, ни низших военных предводителей. Не было общего командования. Не было даже общего маршрута движения. Состав отдельных ополчений, стихийно группировавшихся вокруг наиболее именитых феодалов, часто менялся, так как рыцари-воины подчас переходили от одного предводителя к другому, в зависимости от материальных выгод, которые, как им казалось, мог сулить данный переход
[79].
А потому и эта крестоносная «рать наместника святого Петра», еще не дойдя до Константинополя, тоже «прославилась» неслыханной разнузданностью, грабежами, разбоями и убийствами. Например, лотарингские рыцари разграбили всю Нижнюю Фракию. Жестокие насилия над местным населением Эпира, Македонии и Фракии чинили нормандские рыцари Боэмунда Тарентского. Поистине дикими разбоями ознаменовали свой переход через Далмацию (Словению) «защитники христианской веры» из войска графа Тулузского. Крестьяне там отказывались продавать что-либо рыцарям, предоставлять им проводников, а порой вовсе при приближении крестоносного рыцарского воинства бежали из своих сел в леса, убивали скот, лишь бы он не достался воинам с крестами на знаменах, шедшим с Запада. И все это было отчего. Как не без гордости рассказывает хронист Раймунд Ажильский, который служил капелланом в отряде графа Тулузского и позднее написал «Историю франков, взявших Иерусалим», граф лично приказал своим оруженосцам выколоть глаза и отрубить руки и ноги захваченным в плен далматинцам. А во фракийских городах Рузе и Родосто, по словам того же хрониста, рыцари графа Сен-Жилля взяли огромную добычу, напав на эти города и предав их полному опустошению. Словом, справедливо заключает историк, «весь путь западных крестоносцев по Балканскому полуострову сопровождался насилиями. Но это было лишь начало. Во всей своей неприглядности поведение «Христовых воинов» выявилось позднее…»
[80]
Когда полубанды-полуотряды рыцарей-крестоносцев вступили на территорию Византии, император Алексей Комнин попытался по возможности защитить своих подданных от их бесчинств
[81]. Орды печенегов, находившиеся тогда на службе у империи, получили приказ совершать время от времени налеты на рыцарей, шедших в столицу Византии, и тем самым держать их в страхе. Кроме того, он попытался использовать непрошеных гостей с выгодой для государства: попытался склонить предводителей крестоносного воинства дать ему ленную присягу на все те земли, которые будут ими завоеваны в продолжение похода. Расчет был прост: силами крестоносцев император попробовал осуществить то, что собственными силами сделать не мог, — вернуть Византии ранее утраченные владения в Малой Азии, Сирии. Но убедить крестоносцев, которые сами жаждали завоеваний только для себя, оказалось нелегко. Например, Готфрид Бульонский прямо отказался от ленной присяги императору. И тогда Алексей, отбросив на время дипломатию, приказал печенежской коннице оцепить лагерь герцога. Произошла открытая стычка императорских отрядов с лотарингцами. Последние были разбиты. Готфрид Бульонский был вынужден уступить и стать ленником императора. После этого Алексей поспешил переправить лотарингское воинство через Босфор. Он стремился не допускать того, чтобы все крестоносное ополчение европейцев одновременно скапливалось в Константинополе, ибо понимал, что это может иметь для города самые разрушительные последствия.
