Добавлю, не было ни одного Дня святой Екатерины, когда бы я не ощутила искренней симпатии к этим празднующим девочкам. Они искрятся весельем и перебрасываются грубоватыми шутками: им приходится вкалывать целый год, чтобы заслужить эту настоящую разрядку. В вихре полубезумного веселья под льющееся шампанское начинаются и завязываются товарищеские отношения. Все ждут появления травести из мастерских в предвкушении традиционного вечернего бала.
Вспоминаю о малышке Николь. Святая Екатерина и несколько бокалов игристого вина придали ей смелости обратиться ко мне. Правда, понадобилось посредничество Люсьены, нашей старейшей костюмерши, которая представила нас друг другу. Люсьена, бывшая швея, с возрастом заняла в нашей кабине некое скромное положение. Там укрепит пуговицу, там вставит молнию, там заделает прореху в кружеве, а главное – внимает душевным излияниям девочек, не превращая их в сплетни. Она внимательно выслушивает рассказы о жутких разочарованиях и печалях и с какой-то обезоруживающей умиротворенностью каждый раз повторяет: «Эх, дружок, я и не такое видала!» Вскоре наша матушка «я и не такое видала!» стала просто незаменимой в нашем крохотном мирке. Она со всеми на «ты», простые манеры наделили Люсьену особым престижем среди учениц-подмастерьев.
Сотрудники Дома моды Эльзы Скиапарелли на празднике святой Екатерины. В центре – ассистент Скиапарелли, будущий великий кутюрье Юбер де Живанши, Париж, 1949
Она прониклась ко мне дружеским чувством, внешне его не проявляя, но была верной, и мы обе, думаю, находили удовольствие от тех небольших услуг, которые она мне оказывала.
Двадцать пятого ноября мы сидели рядом и обменивались маленькими тайнами, осушая бокалы, как вдруг она наклонилась ко мне и прошептала на ухо:
– Знаешь, Фредди, у тебя в Доме есть поклонница?
– Надеюсь, не одна!.. А о ком ты говоришь?..
– О Николь, подручной в мастерской воздушных тканей. Она без ума от тебя. Вырезает твои фотографии из l’Art et la Mode и пришпиливает булавками у своего стола.
– Это к чему?
– К тому, что она стоит позади и сотни раз повторяет мне, что ее главная мечта – однажды поговорить с тобой. Представить ее?
– Безусловно!
Так я познакомилась с пунцовой, как яблоко, Николь. Та смущенно пожала мне руку. Я уже замечала ее во время позирования и примерок, отметила ее маленький вздернутый, как у пекинеса, носик и шаловливый взгляд, но только сегодня у этого неудавшегося мальчугана появилось имя.
– Знаешь, что доставит ей самое большое удовольствие? – продолжала Люсьена, поглядывая на онемевшую Николь. – Она хочет пригласить тебя к себе домой на обед.
Малышка для приличия запротестовала, но я почувствовала, что она горела желанием пригласить меня, и дала согласие, чокнувшись бокалами.
На следующий день, признаюсь, я забыла о новом знакомстве, но не забыла Люсьена, напомнившая мне об обещании.
В ближайшее воскресенье, я, как Помона
[222], нагрузившись цветами и фруктами, отправилась в гости. Припарковала старенький «кабриолет-паккард» у въезда в улочку квартала Тампль, что между Бастилией и площадью Республики, и, рассекая группки праздношатающихся мужчин на тротуаре, услышала одобрительный свист и лестные отзывы: местным кавалерам явно понравилось мое платьице от Ланвен.
Я без труда добралась до двухкомнатной квартирки с кухней. Николь встретила меня так сердечно, что я тут же забыла о ее слишком ярко накрашенных губах и волосах со следами бигуди. Вынырнув из-за кастрюль, ее мать вытерла ладони о передник и протянула мне мизинчик, ибо взбивала яйца для карамельного крема. Люсьена уже была здесь, наслаждаясь триумфом своего посредничества. Я не расстроилась, поскольку в это воскресенье все здесь старались быть мне приятными, нуждались в дружелюбном отношении.
Без этого тепла, которое заменяло богатство, крохотная квартирка показалась бы мне убогой. В углу приютилась придвинутая к стене швейная машинка, на ней огромный упаковочный холст, набитый кроем. В такие чехлы зеленого цвета швеи обычно собирают готовую работу для передачи заказчику.
– Приходится вечерами строчить, – объяснила мать, проследив за моим взглядом, – а Николь помогает. Сегодня надо вкалывать вдвоем, чтобы свести концы с концами.
– А я ведь зарабатываю больше десяти тысяч франков в месяц! – вступила в разговор Николь. – А скоро будет и больше со сверхурочными накануне коллекций.
– Да, – разъяснила Люсьена, заметив, как округлились мои глаза. – Николь всего на третьем году ученичества. Пока она подручная и получает шестьдесят два франка в час, потому что ей еще нет восемнадцати лет.
Когда она поступила в Дом, директор подписал с ней договор, гарантирующий пятьсот пятьдесят франков в неделю.
– Когда она станет первой мастерицей?
– Сначала будет второй, а потом первой, перед тем как стать первой квалифицированной мастерицей… Ей понадобится проработать семь лет в профессии, чтобы получать сто сорок пять франков в час.
– Заработок уборщицы!
– Да, но с надеждой на сверхурочные, 25–50 % в зависимости от объема заказов.
– А каков потолок? Что получает начальник мастерской? Первая мастерица или закройщик, участвующий в создании коллекции и руководящий тридцатью или сорока людьми, получают около пятидесяти тысяч франков в месяц. Даже с оплатой транспорта, социальными пособиями, питанием со скидкой, а иногда небольшим процентом от прибыли – да простят мне скучное перечисление цифр – ремесленники этого великого творческого мира парижской Высокой моды участвуют в процессе без надежд на роскошь. Даже если указанные тарифы минимальны, они не больше на практике.
Надо думать, Николь считает, что счастье не в деньгах, и богатство в ее судьбе пока большой роли не играет. После недели в мастерской, где рогалики и кофе со сливками часто заменяют обед, она ликует в ожидании бала в субботу вечером и воскресного кино. Милая Николь!
Лейтмотивом ее нынешней жизни остается швейная машинка, ее отодвигают, чтобы разложить потрепанный велюровый диван, и несомненно выдвинут сразу после моего ухода.
До свидания, Николь, мечтающая, особо в это не веря, что однажды она будет носить модели, которые на ее глазах уходят в салон. Кстати, не одна она попадает под очарование этой мечты, поскольку мастерские то и дело принимают новых кандидаток, а Специальная Школа Моды отказывается набирать лишних учениц. Успех этой Школы, созданной полвека назад, был очевидным. Через год после ее основания, в 1905 году, в нее записалось двести учениц. Сегодня там учится тысяча восемьсот человек, среди которых шесть десятков парней и много молодых иностранцев, прибывших узнать тайны парижского шика под руководством сорока преподавателей или надзирателей.
