Еще в Диадине отряд узнал, что монастырь уже несколько дней как блокирует какая-то партия курдов. В то смутное время беспрерывных нашествий, когда неприятель хозяйничал по целому краю, монастырские стены не раз служили надежным убежищем для жителей. И теперь так же в нем укрывалось несколько ближайших деревень, терпеливо выжидая конца тяжелой блокады. Но курды, рассчитавшие верно, что болезненность, неизбежная в монастыре при скученности людей и животных, голод и недостаток помещений, победят в конце концов упорство армян, терпеливо стояли под его стенами, и, в ожидании сдачи, обещавшей им богатую добычу, довольствовались пока лишь тем, что случайно попадало в их руки по большим дорогам.
Когда колонна Реута подошла к Сурп-Оганесу, был ранний час утра, и густой туман окутывал окрестность. Это обстоятельство, вместе с немолчным скрипом маркитанских арб, тянувшихся вслед за отрядом обмануло неприятеля, и курды, приняв двигавшуюся в тумане массу за новый армянский обоз, спешивший под защиту монастырских стен, налетели на него со всех сторон. Их встретили картечью, и неприятель, озадаченный своей ошибкой, бежал по всем направлениям; его преследовала козловская рота и отбила двадцать пленных армян. Таким образом монастырь был спасен; но, убегая, курды повсюду зажигали хлеб, и путь их обозначался целым морем пламени, в котором гибло все достояние жителей.
Неожиданное прибытие русских войск заставило ванского пашу, державшего в блокаде Баязет, поспешно очистить край и распустить своих курдов. С этих пор на левом фланге восстанавливается относительное спокойствие, а вместе с тем и самый баязетский отряд получает уже особое назначение. В сентябре, как только вопрос об экспедиции в Муш был окончательно решен, главнокомандующий возложил исполнение его на войска генерала Реута; при этом баязетский отряд должен был идти из Алашкерта прямо на Муш, а подполковник Кострицкий, стоявший с батальоном в Кюли, демонстрировать со стороны Арзерума.
Курьер еще только вез приказание Реуту, а Кострицкий уже занял Хныс и 11 сентября сделал один переход к Мушу. Страшная тревога распространилась по всему пашалыку, со всех сторон курды устремились навстречу отряду, и даже явился сам мушский паша из Бин-Геля, но Кострицкий, успевший таким образом привлечь на себя значительные силы, счел задачу свою выполненной и, после жаркого боя в деревне Хали-Чауш, отошел обратно к Хнысу. Обманутые этим движением, курды потянулись за ним, и паша занял крепкую наблюдательную позицию всего верстах в пятнадцати от города. Так прошло несколько дней, как вдруг к Эмин-паше прискакал гонец с известием, что русские идут со стороны Баязета и заняли уже небольшую крепость Милизгирд. Это известие так озадачило пашу, что он со всеми силами устремился на защиту Муша, но курды, не слушая никаких увещаний, рассеялись по своим кочевьям, и паша, покинутый войсками, не надеясь более на верность жителей, бросил Муш и поспешил укрепиться в подгорном замке Чаурма, куда последовали за ним лишь немногие из его приближенных. Но невозможность сопротивляться была так очевидна, что 4 октября, как только пронесся слух о приближении русских, паша бежал за Кашмир, и город сдался без боя. В добычу русским досталось семь орудий, из которых четыре найдены в покинутом замке, а три отбиты казаками во время преследования.
Бескровным завоеванием Мушского пашалыка заканчивается деятельность баязетского отряда. Реут именем главнокомандующего объявил Ибрагима мушским пашой, и город покорно принял перемену властителя. Нетрудно было, однако, предвидеть, что положение Ибрагима с удалением русских войск сделается крайне непрочным, но тем не менее, ввиду приближения суровой зимы, медлить обратным походом было нельзя, и 10 октября русский отряд, оставив Муш, двинулся назад к Милизгирду. Город застали в большой тревоге, так как накануне пришло известие, что три тысячи курдов, под начальством Кассим-аги, вторглись в русские земли и опустошили Алашкертский санджак. Прискорбные слухи эти скоро подтвердились и донесением Алашкертского коменданта; он писал, что рота Козловского полка, с орудием и конной сотней армян, хотя и выслана была по тревоге, под общей командой подпоручика Игнатьева, и даже настигла хищников на реке Мурат, но дело ограничилось одной пустой перестрелкой. Курды, несмотря на превосходство в числе, видимо уклонялись от боя. Пользуясь сильным ветром, они зажгли за собою степь и, под завесой огня и дыма, ушли с добычей в горы. Армянская милиция отбила четырех пленных женщин, но заплатила за это двумя убитыми и одним пропавшим без вести.
Это был, впрочем, эпилог, закончивший военные действия на левом фланге. В тот же день пришло известие о заключении мира, и благодатная весть эта, быстро облетевшая край, положила предел бесконечным курдским набегам. Последний выстрел их раздался и замер на берегах Мурата.
XXXI. НЕУДАЧНЫЙ ПОХОД В АДЖАРИЮ
Мы покинули Аджарию, Ахалцихе, Гурию и Кобулеты в самом начале кампании 1829 года, когда победа при Лимани успокоила кабулетцев, а поражение при Дигуре охладило пыл аджарского бека.
Ряд блистательных дел, быстро проведших русские войска на путь к Трапезунду, казалось, устранил всякую опасность для правого фланга со стороны его воинственных соседей. Но вот роковая тучка пронеслась над Бейбуртом и в самое короткое время покрыла темным пологом весь горизонт; затишье сменилось волнением, которое в конце кампании уже разыгралось в целую бурю, грозившую бедой и Гурии и Ахалцихе.
Слишком незначительные силы, с которыми Паскевич открыл поход к Арзеруму, заставили его ограничиться на других театрах войны чисто оборонительными действиями. Но это вынужденное положение, успех которого во многом зависел от удачных или неудачных переговоров с соседями, стеной стоявшими между ним и его слабыми, далеко откинутыми флангами, не переставало тревожить главнокомандующего даже в самый блестящий период кампании. И опасения его имели все основания: мы уже видели, чем кончились переговоры с курдами, теперь проследим в той же последовательности за всеми операциями правого фланга.
Отношения наши к Аджарии после нашествия турок на Ахалцихе оставались все в том же шатком и неопределенном положении. Правитель Аджарии возобновил переписку с князем Бебутовым, но в то же время, не желая терять выгод своей двойственной политики, продолжал сноситься и с турками. Льстивыми письмами и постоянными уверениями в своем желании искать русского покровительства, он удерживал наши войска от вторжения в Аджарию и свободно посылал свои на помощь к турецким военачальникам. Действия Ахмет-бека были облечены такой тайной и, по-видимому, такою безыскусной искренностью по отношению к русским, что даже обманули прозорливость князя Бебутова. И в то самое время, когда последний, донося Паскевичу об успехе переговоров, писал, что ожидает со дня на день прибытия в Ахалцихе самого Ахмет-бека, случилось происшествие, разом выяснившее и двуличное поведение аджарского правителя и заблуждение Бебутова. На второй или на третий день после разгрома турецких армий на Саганлугских горах, казаки перехватили курьера, пробиравшегося в миллидюзский лагерь с письмом от аджарского бека. Ахмет-бек извещал Гагки-пашу, что имеет в сборе до семи тысяч войск и намерен еще раз напасть на Ахалцихе, но выжидает только удобного случая. Через час тот же курьер уже скакал назад и вез ответ русского главнокомандующего.
