Так строго и так требовательно, даже и при блестящих успехах нашего оружия, относились в те отдаленные времена к действиям русской кавалерии на полях сражения.
XXIV. ПОХОД К АРЗЕРУМУ ЗАНЯТИЕ ГАССАН-КАЛЕ
После поражения главных турецких сил при Коинлы и Милли-Дюзе русские войска, воодушевленные блестящими победами, имели перед собою почти открытый путь к Арзеруму.
Турция была теперь бессильна остановить наступление русского корпуса. Положение сераскира в полном смысле слова представлялось отчаянным. Из той части его корпуса, которая дралась против русских 19 числа, только половина собралась в Гассан-Кале; остальные, равно как и разбитые, разогнанные в разные стороны войска Гагки-паши, были для него потеряны; они разошлись по домам или образовали шайки грабителей, не имея никакой охоты вновь становиться под знамена, и собрать их не было возможности.
Сам сераскир, едва избежавший в Зивине плена, поспешно бежал в Гассан-Кале. Там стоял десятитысячный отряд пехоты, еще не участвовавший в сражении; но и здесь он нашел полную тревогу. Опасаясь окончательно уронить дух войск, сераскир принудил себя казаться спокойным, сделать распоряжение о сосредоточении всех сил к Арзеруму и на другой день выехал туда сам, в сопровождении небольшого конвоя.
Присутствие сераскира в многолюдном Арзеруме становилось тогда настоятельной необходимостью. С одной стороны – ему нужно было предупредить смятение в народе, до которого могли дойти тревожные слухи, с другой – предстояло возбудить в населении решимость к защите, и в самой многочисленности его найти для себя источник новой вооруженной силы. В Арзеруме было до тридцати тысяч жителей, способных носить оружие, и почти все они еще весной заявили готовность в крайнем случае принять на себя оборону города. Сераскиру на первый раз достаточно было опереться на эту массу, чтобы задержать русских под стенами столицы, а там подойдут новые войска из внутренних областей Азии, призваны будут лазы, соберутся курды – и шансы войны могут измениться.
И сераскир энергично принялся за приготовление к новой борьбе. Кягьи-беку, стоявшему в Аджарии, послано было приказание как можно скорее идти в Арзерум, и такое же приказание отправлено было к Мушскому паше, но паша, все еще не разрывавший тайных сношений с Паскевичем, колебался и не спешил на помощь. Самый Арзерум приводился, между тем, в оборонительное состояние, и на его фортах устанавливались все новые и новые батареи. Чтобы поднять дух населения и убедить его, что опасность русского нашествия еще не так велика, как ее представляли вестовщики, бежавшие с поля битвы, сераскир указывал народу на твердость арзерумских стен, на многочисленность артиллерии и на избыток продовольствия. Но все это мало успокаивало жителей, видевших затруднительное положение сераскира и расшатанность материальных и нравственных сил турецкой армии.
В интересах русского главнокомандующего естественным желанием было воспользоваться именно таким угнетенным состоянием умов и не дать неприятелю времени оправиться. И действительно, Паскевич не потерял ни минуты – 21 июня, с зарей, весь русский корпус уже двигался по следам бежавшего неприятеля. Колонна Бурцева из Кара-Кургана шла по большой арзерумской дороге на Зивин и Ардост; генерал-майор князь Бекович-Черкасский, с бывшей колонной Панкратьева
[18], двигался через Меджингерт на Хоросан, где имелись большие турецкие магазины; батальон Грузинского полка с частью линейных казаков, под командой графа Симонича, должен был очистить окрестность Милли-Дюза от турецких шаек, бродивших по лесам после своего поражения; и, наконец, главные силы – гренадерская бригада и вся кавалерия, под личным начальством Паскевича, выступили из Милли-Дюза в Кара-Курган, на соединение с вагенбургом. Главнокомандующий ехал верхом и, обгоняя по пути войска, поздравлял их с победой. Солдаты кричали “Ура!”, и воодушевление вливало в них новые силы, заставляя забывать трехдневные труды и усталость.
Нагнав куртинских беков, находившихся при главной квартире, Паскевич спросил, рады ли они победе русских и видали ли когда-нибудь подобные поражения армий.
Курды отвечали:
– Мы не можем опомниться от удивления и только теперь начинаем сознавать, что это не сон, а действительность.
– А перейдут ли теперь ваши курды на русскую сторону? – спросил Паскевич.
– Идите скорее вперед,– отвечали беки,– покорность курдов в Арзеруме; возьмите его – и тогда все будет ваше.
В Кара-Кургане Паскевич получил известие, что Бурцев уже занял Ардост. Неприятеля по дорогам нигде не было, если не считать того, что казачьим партиям удавалось видеть вдали небольшие толпы скрывавшихся турок. Только в окрестностях самого Ардоста произошло кровавое столкновение, показавшее, что в турецких войсках много было людей, воодушевленных высоким мужеством, которым только не сумели воспользоваться их предводители. Случилось это так: Бурцев, по занятии Ардоста, отправил подполковника Басова с казачьей сотней в Хоросан открыть сообщение с отрядом князя Бековича. Не отошли казаки и пяти верст, как наткнулись на партию турок, выходившую из гор на арзерумскую дорогу. Встреча произошла совершенно неожиданно, и турки поспешно скрылись в ущелье. Басов подъехал к ним в сопровождении одного трубача и предложил сдаться. Тогда произошло следующее: один из турок заговорил, обращаясь к толпе,– и заговорил горячо, но остальные в безумном исступлении набросились на него, изрубили в куски и моментально открыли огонь по казакам. Очевидно, это были люди отчаянные, готовые на смерть. Басов решился истребить их; он запретил казакам стрелять и повел свою сотню в дротики; турки защищались с таким ожесточением, что раненые, не желая сдаваться, закалывали себя кинжалами, а других дорезывали сами товарищи. Из целой партии только несколько человек, более малодушных, бежали; четверо, тяжело израненные, были взяты в плен – все остальные погибли. Партия принадлежала к корпусу Гагки-паши и, как оказалось, шла в Арзерум к сераскиру.
В Хоросане Басов не нашел ни жителей, ни войск и без труда овладел магазинами; там же взяты были и две пушки, брошенные, по всей вероятности, неприятелем при отступлении. К свету прибыл сюда отряд князя Бековича, и Басов вернулся в Ардост, куда, между тем, пришел и граф Симонич со своей колонной.
Паскевич в этот день ночевал в Кара-Кургане и только на заре 22 числа двинудся к Ардосту. Вслед за корпусом потянулась и осадная артиллерия, на случай, если бы неприятель вздумал оказать серьезное сопротивление в Гассан-Кале или в Арзеруме.
От Кара-Кургана местность верст на десять чрезвычайно гористая, и голые скалы, громоздясь одна на другую, донельзя суживают кругозор. Только с последнего гребня открылся наконец перед войсками живописный замок Зивин, расположенный на высоком, почти неприступном утесе. Внизу, под самой скалой, ютилась убогая деревушка, а вокруг нее раскинулась зеленая лужайка, по которой струилась прозрачная горная речка. Окрестности голы и безлюдны и только один этот зеленый клочок, как оазис в пустыне, рельефно вырисовывался на бесцветном фоне. Старинный замок полуразрушен, но стены его еще так крепки и положение так неприступно, что Паскевич решил учредить в нем складочный пункт на пути своих сообщений с Карсом. Две роты сорокового полка тотчас заняли замок, а остальные войска прошли мимо и сделали привал на берегу одного из притоков Аракса.
