Вместе с Гассаном взяты в плен шесть значительных ханов; но коменданта Эривани, Суван-Кули-хана, нигде отыскать не могли. Позже его нашел поручик гвардейского генерального штаба Чевкин (впоследствии министр) спрятавшимся в подземелье; он был переодет, надолго запасся провизией и в своем подземелье выжидал удобного случая для бегства.
Покорившись участи пленника, отважный Гассан-хан жаловался Красовскому на потерю драгоценного меча, который он потерял накануне, во время несчастной попытки бежать из крепости. Спускаясь по веревкам с высокой стены, он выронил его из ножен и, не разыскав его в суматохе, в бешенстве разбил богатые ножны о камень. Драгоценный меч представлял собой большую историческую важность. Он, по преданию, некогда принадлежал Тамерлану и был неразлучным спутником в его походах по Востоку и в битвах с турецким султаном Баязидом-Молнией. От Тамерлана меч перешел к одному из предков царствовавшей в Персии династии Софиев и долго служил украшением сокровищницы персидских государей. Когда Гассан-хан, в двадцатых годах, прославил себя победами над турками, шах прислал ему фирман, разрешая милостиво просить награду, какую он пожелает. Хан просил пожаловать ему тамерланский меч и титул “Сер-Арслана”, то есть главы или предводителя львов. Шах исполнил и то и другое. Очевидно, потеря меча, столь знаменитого в Персии, не могла не огорчать Гассана. Красовский принял горячее участие во всем этом деле, и при содействии Джафара-хана Айрюкского меч был найден у одного татарина, который тщательно скрывал драгоценность, рассчитывая обогатиться продажей ее. Татарин получил награду, а знаменитый меч, по желанию Гассан-хана, отправлен был Красовским в дар императору Николаю Павловичу.
“К стопам Вашего Императорского Величества повергаю меч Великого Тамерлана, добытый мной в стенах Эривани,– писал Красовский государю.– Кому, если не Государю моему и благодетелю, принесу я в дар меч сей, украшавший сокровищницу шахов Персидских? Некогда, в могучей деснице Тамерлана, он покорил Восток и попрал гордость турок, в лице их султана, Баязида-Молнии; ныне же, в благословенных руках Вашего Величества, да повторит он светлый удар Тамерлана, сокрушив врагов веры и человечества”.
К сожалению, большой драгоценный камень, украшавший рукоять меча, пропал бесследно и был заменен золотым наконечником.
Впоследствии, когда Гассан-хану объявили, что он должен готовиться к отъезду в Петербург, он принял это известие с видимым удовольствием. “Я знал,– проговорил он с важностью,– что великому русскому императору угодно будет увидеть старого заслуженного воина, которого имя доныне с ужасом произносится турками”...
“Я не страшусь предстать перед лицом великого монарха,– говорил он Красовскому,– он великодушен и простит мне, что я верно служил моему государю”.
Узнав, однако, о том, что вместе с ним должен отправиться и Измаил-хан, взятый в плен Бенкендорфом еще при Карасу-Баши, в начале кампании, Гассан заявил, что ему как персидскому сардарю неприлично ехать вместе с обыкновенным ханом, и просил отправить его одного. Паскевич уважил его просьбу. Политические обстоятельства помешали, однако, прибытию его в Петербург, и он был задержан на пути, в Екатеринограде, на Тереке.
Когда Эривань уже сдалась, в главном лагере еще ничего об этом на знали. Князь Голицын, посланный Красовским с донесением, упал на скаку с лошади и, жестоко разбившись о камни, привезен был в лагерь без чувств. “Паскевич,– говорит Пущин, – узнал о взятии Эривани только тогда, когда, по примеру гвардейского полка, все прочие войска стали производить сильный грабеж”...
Беспорядки продолжались, однако, весьма недолго; через два часа в городе повсюду стали русские караулы, и в нем водворилось полнейшее спокойствие и безопасность. Жители почти непосредственно затем стали возвращаться в свои деревни, в сознании, что наступило время не силы, а права и справедливости. Купцы стали приезжать из турецких земель. Официальное донесение рассказывает, что несколько таких купцов встретили одного славившегося буйством хана,– и хотели бежать от него. “Не бойтесь,– сказал он им,– все теперь спокойно, Эривань взята, и я уже подданный императора”. Так сказалось в крае пришествие русского владычества.
Но Эривани предстояло еще долго быть в положении безотрадном. Вид города был ужасен. “Доехав до юго-восточного угла крепости,– говорит один очевидец,– я удивился разрушению стен и башен. Мне кажется, что всемогущее время в четыре века не могло бы сделать того, что в четыре дня сделала осадная артиллерия”.
Победителям досталось в крепости сорок девять орудий, пятьдесят фальконетов и четыре знамени. В плен взято около четырех тысяч сарбазов. Потери русских сравнительно были ничтожны. Так пала в день Покрова Пресвятой Богородицы знаменитая крепость, под стенами которой, девятнадцать лет перед тем, русские потери считались тысячами.
На следующий день, 2 октября, войска торжествовали победу, слава которой должна была разнестись радостной вестью по всему русскому царству. Осенний день был прекрасен, и солнце, как бы приветствуя победителей, сияло во всем своем блеске на голубом, безоблачном небе. Пороховые тучи, окутывавшие Эривань в последние пять дней, рассеялись, и грозные стены, еще недавно уставленные пушками, теперь были унизаны толпами любопытных зрителей.
Войска, собранные перед южными воротами крепости, построены были в одно огромное каре, и перед ними прочитали следующий приказ главнокомандующего:
Храбрые товарищи! Вы много потрудились за царскую славу, за честь русского оружия. Я был с вами днем и ночью, свидетелем вашей бодрости неусыпной, мужества непоколебимого: победа везде сопровождала вас. В четыре дня взяли вы Сардарь-Абад; в шесть – Эривань, ту знаменитую твердыню, которая слыла неприступным оплотом Азии. Целые месяцы ее прежде осаждали, и в народе шла молва, что годы нужны для ее покорения. Вам стоило провести несколько ночей без сна, и вы разбили стены ее, стали на краю рва и навели ужас на ее защитников. Эривань пала перед вами,– и нет вам более противников в целом персидском государстве: где ни появитесь – толпы неприятелей исчезнут перед вами, завоевателями Аббас-Абада, Сардарь-Абада и Эривани; города отворят ворота свои, жители явятся покорными, и угнетенные своими утеснителями соберутся под великодушную защиту вашу. Россия будет вам признательна, что поддержали ее величие и могущество. Сердечно благодарен вам. Поздравляю вас, храбрые офицеры и солдаты кавказского корпуса! Мой долг донести великому государю истину о подвигах и славных делах ваших.
Отслужен был благодарственный молебен, и войска прошли церемониальным маршем. Зрители восторгались стройным движением пехоты и конницы, но царицей военного празднества являлась артиллерия, особенно те чудовищных размеров осадные орудия, перед которыми так быстро сокрушилась персидская твердыня и которые теперь медленно, с их длинной запряжкой, проходили мимо Паскевича. “С победой поздравляю вас, ребята!” – приветствовал главнокомандующий каждую отдельную часть. Солдаты кричали “ура!”
К сожалению, парад не обошелся без несчастного случая для многострадального города. Во время молебствия, когда запели: “Тебе, Бога, хвалим”, и вся осадная и полевая артиллерия, вытянутая в одну линию по берегу Занги, грянула залп,– часть эриванской стены, ветхой и поврежденной уже бомбардировкой, рухнула в ров от сотрясения воздуха, увлекая за собой многих зрителей, спокойно рассевшихся было между ее старинными зубцами и башнями. Это обстоятельство, кажется, и дало повод к известной шутке Ермолова, который называл Паскевича, получившего впоследствии титул графа Эриванского,– графом Ерихонским.
