Сказал и удалился в горы.
Сколько ярких звезд на голубом небе, столько звонких медных голосов в славном городе Ани огласили на утро тишину рассвета. При третьем ударе тимпана владыко сходит с высокого крыльца палат беломраморных и видит онагра, пьющего воду у Фонтана. На хребте его ветхая кошница, в какую нищие кладут кусок хлеба, поданный им во имя Христово. В той кошнице лежало сокровище тяжкое; три отрока едва могли снять его. Благочестивый епископ окропил золото водой, произнося слова: “если ты от нечистой силы, то превратись в прах и пепел”. Сокровище не превратилось ни в прах, ни в пепел. Тогда призвал владыко зодчих из Византии и соорудил великолепный храм. Не умирает в народе память о бедном пастухе, строителе богатого храма, и зовется этот храм Чабан-Килиса до нынешнего дня.
Чабан-Килиса устояла против землетрясения, постигшего Ани, и уже молот Магомета Второго пробил ее круглый и прекрасный купол.
Как последняя искра под пеплом, долго еще существовал среди развалин Ани монастырь св. Григория. Но богатство его привлекло лезгин,– и они разорили его в половине прошлого столетия.
Недалеко от Ани, на берегу Арпачая, находятся еще развалины – Баш-Шурагеля, в древности Широкована, имевшего, как говорят армянские хроники, сорок верст в окружности. Это был когда-то город, современный Ани, но от прежнего его величия осталась только одна полуразрушенная церковь. Памятники, наиболее переживающие павшую цивилизацию,– это памятники религии. Но местные жители обращаются с ними крайне небрежно, и часто под уцелевшим сводом святого алтаря устраиваются закуты, ночуют животные.
“Печальное и возмущающее душу зрелище! – пишет посетивший одни из подобных развалин.– Невольно зарождается вопрос: зачем пало это величественное здание, в которое уложено столько труда, смысла, царских сокровищ, людских пожертвований? Зачем отдан на разрушение и попрание этот храм, в котором каждый камень посвящен имени Господа и освящен именем Его? Зачем носильщик тяжестей, ишак, ночует на том месте, где преклонялся и молился первосвященник? Конечно, спутники людских скорбей, людские грехи, поглощают нравственное значение храмов, разлагают и превращают вещественный состав их в первобытное, безразличное состояние. “Земля еси и в землю отьидеши”,– вот что говорят эти поруганные развалины”...
И эти слова могут, быть с равным правом отнесены ко всем древним остаткам великой Армении.
XL. ВОЗРОЖДЕНИЕ АРМЕНИИ
С тех пор, как Армения окончательно потеряла свою политическую независимость, для нее не прекратились века несмолкаемой и мучительной борьбы за веру отцов и народность. Малочисленному племени, угнетаемому огромным мусульманским миром, раскинувшимся кругом, естественно было прийти к сознанию, что ему необходимо слить свое существование с жизнью сильной христианской народности. Но ожидать помощи было неоткуда. С востока, юга и запада неподвижной стеной стояли мусульманские страны, разделявшие его огромными пространствами от христианских земель; на севере изнемогала в непосильной борьбе, подобно ему, православная Иверия; и лишь за Кавказским хребтом возникало государство, настолько сильное, что одолело татар и распространило свое владычество до устьев великой реки Волги и берегов Каспийского моря. И вот взоры Армении устремляются все пристальнее и пристальнее на север.
Сношения армян с московским государством путем торговли начались с давних времен, и с каждым столетием росла между ними мирная связь, выражавшаяся льготами, даваемыми русскими царями предприимчивым обитателям далекого юга. Времена даря Алексея Михайловича ознаменовались целым рядом драгоценных для армян жалованных грамот и царских указов, которыми скреплялись нравственная и материальная связь армянского народа с народом русским.
Петр Великий впервые взглянул на армян с точки зрения политической, гениально предвидя будущую роль России в судьбах Армении. И с этого момента начинается по отношению к ней деятельная политика русских государей. Еще до Дербентского похода к Петру уже являлось несколько депутаций от карабагских меликов, просивших его заступничества. Все они говорили, что как только русские войска станут приближаться к ним, начальные люди армян соберут свои войска в Нахичевани и, взяв царские знамена, в двадцать четыре часа выгонят неверных, а в пятнадцать дней овладеют всей землей; что взять Эривань будет нетрудно, так как в этом городе живет много армян и в их руках находятся пороховая казна и другие припасы; что, наконец, армянская страна может выставить до ста шестнадцати тысяч войска, так как армяне турецкие наверное пойдут на помощь персидским. И когда, перед оружием Петра пал Дербент, и русские войска готовились овладеть всеми северными провинциями Персии, казалось, заря армянской свободы занялась светло и ярко. Уже двадцать тысяч армян, под предводительством карабагских меликов, и тридцать тысяч грузин, с царем своим Вахтангом, стояли у Ганжи в ожидании царя и его приказаний. Эти христианские войска ликовали, считая освобождение от ненавистного мусульманского ига делом несомненным. Как громовой удар разразилась среди них весть, что Петр возвращается с Кавказа, не довершив начатого дела. По свидетельству армянского митрополита Исая, этому не хотели верить, не могли понять, что такое случилось; одни говорили, что русские ушли обратно от болезней, другие,– что, по случаю зноя, пали у них кавалерийские лошади, третьи,– что было крушение на море и погибли артиллерия и провиант.
Неожиданный отъезд Петра из Дербента поразил глубокой скорбью армянские и грузинские войска; энергия их упала. Вахтанг со своими грузинами ушел в Тифлис, который вслед затем был осажден, взят и разорен лезгинами. Карабагские медики удалились в горы и, запершись там в неприступных башнях, в течение нескольких лет стойко выдерживали ожесточенную борьбу за свободу с турецкими, персидскими и дагестанскими полчищами. Эта борьба армян, вызванная, но не поддержанная походом Петра, была тем не менее началом уже не прекращавшихся попыток добиться свободы.
Христианскому населению Закавказья нанесен был тяжкий удар тем, что Петр, по договору с Турцией, оставил за собой лишь Каспийское побережье,– а все армянские и грузинские провинции уступил Оттоманской Порте, которая была, конечно, раздражена против христиан за их симпатии к России. Тучи бедствий висели над злополучным краем. Россия не могла помочь ему оружием,– еще не пришел час развернуть ей мощные силы, тогда только что начавшие крепнуть. Но судьбы армянского народа по-прежнему оставались близкими сердцу императора,– и он широко растворил двери своей империи для их эмиграции. Русские, владея Дербентом, Баку, Астрабадом, Гилянами и Мазандераном, должны были заботиться о том, чтобы скрепить эти приобретения выгодами материального благоденствия, плодами мирной деятельности,– и это великое начало легло в основание дальнейшей политической программы Петра. И он старался привлечь армян в эти страны. “Стараться всячески,– писал он Матюшкину по поводу заселения вновь покоренных земель,– призывать армян, а басурман зело тихим образом, чтобы не узнали, сколь возможно убавлять”. И вот на зов Петра сотни армян стремятся в Гиляны и в крепость Св. Креста. Петр писал своим сподвижникам, чтобы они оказывали переселенцам всевозможные льготы, отводили лучшие земли, где пожелают, защищали от обид и притеснений; “Понеже,– писал великий император,– мы оный армянский народ в особливую нашу императорскую милость и протекцию приняли”. И в документах того времени ясно выражается взгляд Петра на ту пользу, которую он ожидал от водворения умного, торгового и предприимчивого армянского народа в Российской империи.
