Войска вышли из укрепления так тихо и с такими предосторожностями, что абадзехский караул открыл движение их только тогда, когда начало уже рассветать и отряд стал переправляться через Белую верстах в пяти ниже Майкопа.
Дорога, которой двигались войска, пересекалась множеством балок, опушенных лесом, и почти в каждой из них засели абадзехи, чтобы препятствовать движению. Две роты Тенгинского полка, бывшие в авангарде с майором Тихоновым, шли в постоянной перестрелке и должны были штыками выгонять черкесов из их засад, а войска тем временем истребляли попадавшиеся им на пути аулы беглых ногайцев и абадзехов. С полудня неприятель, занимая высоты, ближайшие к дороге, начал стрелять из пушек и продолжал пальбу уже до позднего вечера. Тревожный день этот, прошедший в постоянной перестрелке, стоил Вельяминову опять одиннадцати человек убитыми и ранеными.
Отряд ночевал на левом берегу какой-то речки, впадавшей в Сагауш, и утром другого дня, семнадцатого августа, двинулся дальше, к аулу Аджи-Тляма. Абадзехи тотчас открыли по нем пушечную пальбу. Опять пошли лесистые балки с черкесскими засадами, снова пошла постоянная перестрелка и снова тенгинцы, с майором Тихоновым, должны были штыками открывать дорогу.
Верстах в шести от ночлега был брод, по которому отряд должен был переправиться через Сагауш на правую сторону, чтобы идти к аулу Аджи-Тляма, лежавшему отсюда уже не в дальнем расстоянии. На противоположном берегу, как раз напротив места переправы, находилось лесистое крутое возвышение, представлявшее для неприятеля весьма удобную позицию. Партия человек в пятьсот абадзехов и предприняла остановить здесь отряд в то время, как другие толпы их, спешившие по левой стороне Сагауша, должны были атаковать его с тылу. Вельяминов выдвинул вперед батарею из десяти орудий, и она, как выражается Ермолов, “растолковала неприятелю, что и сие место сражения еще не довольно для него выгодно”. Поручик Тенгинского полка Петров со своей ротой первый бросился, под защитой артиллерии, вброд, за ним последовала рота штабс-капитана Сергеева, а затем майор Тихонов, снова принявший команду над авангардом, быстро очистил лес до самого возвышения, так что остальные войска могли уже свободно переходить реку, ничем не тревожимые. Только когда переправлялся арьергард, появились на левом берегу Сагауша новые толпы абадзехов, но нескольких пушечных выстрелов было достаточно, чтобы заставить их удалиться. Переправа в общем стоила отряду двадцати пяти человек, но кровавые следы, найденные к стороне неприятеля, показывали, что и ему не дешево обошлось это дело.
Перейдя Сагауш, войска остановились лагерем, выжегши лежавший перед ними небольшой кабардинский аул. Абадзехи подошли сюда в два часа ночи, с пушкой, и стали обстреливать лагерь. Их выстрелы, впрочем, далеко не долетали, и ночь прошла бы сравнительно спокойно, если бы абадзехам не удалось обойти отряд и кинуться на цепь, слишком близко расположившуюся к опушке леса. Произошла горячая схватка, и войска понесли значительные потери; пострадал особенно Тенгинский батальон, лишившийся тридцати двух человек выбывшими из строя.
К свету пальба стихла. Войска тронулись вперед, и на заре восемнадцатого августа запылал знаменитый в горах богатством и красотой строений аул Аджи-Тлямов – цель Вельяминовской экспедиции. Через два часа дело разрушения было войсками покончено, и притом безо всякой помехи со стороны абадзехов,– горцы нигде не показывались. Это затишье заставляло думать, что неприятель понес большие потери в минувшую ночь и хотя на время оставит отряд в покое. Войска разбили лагерь и занялись фуражировкой.
Верстах в трех отсюда, на скате лесистой горы, стояло в стогах громадное количество свеженакошенного сена. Вельяминов приказал казачьим полкам забрать и перевезти его в лагерь. В прикрытие фуражиров назначен был батальон навагинцев с четырьмя орудиями, под командой полковника князя Бековича-Черкасского. В самый полдень колонна вышла из лагеря. На горе она забрала сена сколько могла, нагрузила им все артельные повозки, навьючила лошадей – и тронулись назад. Казаки шли пешие. Но еще не успели они спуститься с горы, как показалась сильная партия, тысячи в две всадников, скакавшая прямо на колонну. Бекович остановился. Навагинцы и спешенные казаки стойко встретили нападение – и первый бешеный налет черкесской конницы был отражен с большим для нее уроном. Тогда абадзехи также спешились и, пользуясь пересеченной местностью, мешавшей удачному действию русской артиллерии, бросились в кинжалы. Здесь ранены были храбрые казачьи командиры Дадымов и Степановский, а в Навагинском полку – капитан Завадский. Потери наши стали быстро расти. Сам Вельяминов, встревоженный сильной перестрелкой, доносившейся до лагеря, сел на коня и явился на место сражения. Но когда он прибыл – результаты боя уже не могли подлежать сомнению: беспорядочные натиски стоили абадзехам громадных жертв, и неприятель, после трехчасовой борьбы, истощившись в бесплодных усилиях, наконец обратился в бегство.
В кровавый день этот “потери наши,– как выражается Вельяминов,– были более, нежели бывают обыкновенно”. Кроме двух полковых командиров и капитана Завадского, выбыло из строя восемнадцать убитых и сто тринадцать раненых нижних чинов.
Но потерей, наиболее поразившей всех, была смерть храброго Дадымова– он умер на следующий день, девятнадцатого августа, в лагере, окруженный своими соратниками. Казаки не захотели оставить тело своего командира во вражеской земле и перевезли его в станицу Ладожскую. Там на скромном станичном кладбище и доныне стоит его одинокая забытая могила. Но старые “кавказцы” и поныне помнят, что с именем Дадымова загремело по всей линии имя их родного полка, что он именно был основателем его боевой известности, которую они, люди Ермоловского времени, оставили последующим поколениям как дорогой завет прошлого.
Три дня простоял отряд на месте, опустошая за Сагаушем абадзехские земли, и во все это время неприятель показывался только небольшими партиями в пятнадцать-двадцать человек, не рискуя приближаться к отряду. Ничтожные перестрелки, тем не менее, происходили каждый день то в передовой цепи, то на казачьих пикетах. Иногда абадзехи залегали в кустах, в опушках леса, под кручей берега – и стреляли из засады. Однажды сам Вельяминов подвергся большой опасности: указывая место для лагеря, он слишком близко подъехал к реке и встречен был метким залпом с противоположного берега, несколько человек из его конвоя были ранены.
Наконец, когда истреблять на правом берегу Сагауша больше уже было нечего, Вельяминов перешел на левый берег – и двадцать пятого августа возвратился в Майкопский стан, оставив позади себя, на пути следования, длинный ряд сожженных аулов и вытоптанные, опустошенные поля. На дороге получено было известие, что сам Аджи-Тлям, а с ним и кабардинцы, жившие по Сагаушу в земле абадзехов, окончательно покинули эти места и переселились в верховья Фарса. Экспедиция была окончена.
В Майкопе Вельяминова ожидала весть о смерти генерала Лисаневича и приказание вступить в командование войсками Кавказской линии. Через несколько дней он выехал в Ставрополь, поручив начальство над Майкопским отрядом князю Бековичу-Черкасскому.
XXXI. КАБАРДИНСКИЙ БУНТ (1825 год)
Под именем кабардинского бунта 1825 года разумеется тревожное состояние поселенных на плоскости кабардинцев в связи с настойчивыми попытками черкесов и беглых кабардинцев же увести за Кубань, в горы, это мирное население. Какими враждебными действиями против русских проявлялось это тревожное настроение – с достоверностью не восстанавливается ни официальными данными, ни воспоминаниями современников, и самое слово “бунт” едва ли точно выражает их.
