Победа, одержанная Власовым, была оценена Ермоловым по достоинству. Донеся о ней, он писал начальнику Главного штаба: “Прошу исходатайствовать генералу Власову награждение орденом св. Анны 1-ой степени. Он имеет все прочие награды и даже св. Георгия 3-ей степени, и теперь, мною испрашиваемой, совершенно достоин. В заключение доношу, что со времени водворения войска Черноморского в Тамани, не было подобного поражения закубанцев на земле, войском занимаемой”. Император Александр, минуя Анненскую ленту, пожаловал Власову прямо орден св. Владимира 2-ой степени. Но лучшей наградой для Власова осталась вековечная память о нем в Черноморье, внешним выражением которой служила поднесенная ему от черноморцев, оправленная в золото сабля, на клинке которой изображено было калаусское сражение.
Войсковой старшина Журавль и есаул Залесский получили тоже Владимирские кресты.
Калаусской битвой Михаил Григорьевич Власов начинал свою славную боевую деятельность в Черноморье. Но она была только продолжением целого ряда славных дел, которыми ознаменован каждый шаг его многотрудной жизни.
Власов родился в 1767 году в донской станице Раздорской, где и протекло его первое детство. Отец его, бедный казачий офицер, выходя на службу, взял с собою сына и оставил в Киево-Печерской лавре на попечение монахов, и там в нем заложены были религиозные начала так глубоко, что легли особым отпечатком на всей его жизни.
Служебное поприще Власов начал в 1784 году казаком в Новочеркасском войсковом правлении. Нераздельность гражданской службы от военной составляла тогда на Дону неизменный обычай и не мешала выдаваться военным дарованиям. Послужной список Власова и удостоверяет, что первые военные подвиги оказаны были им в Польше, в войну 1794 года, под начальством Суворова, и настолько выдвинули его из ряда сверстников, что, выступив в поход простым казаком, он возвратился тогда на Дон есаулом. В войну 1807 года, когда начинается европейская слава донцов, имя Власова уже нередко встречается в реляциях.
Есть сведения, что в промежутках между войнами Власов продолжал гражданскую службу и в 1809 году был вызван в молдавскую армию именно для управления походной канцелярией донского атамана. Здесь, участвуя волонтером в одном из сражений, он обратил на себя орлиный взор Платова, сразу оценившего в нем редкие военные качества,– и Власов получил в командование казачий полк. В Отечественную войну он уже является одним из видных деятелей, участвуя в целом ряде битв от берегов Немана и до бородинских полей. Партизанская война дала ему случай к новым заслугам и отличиям. Бодрый, неутомимый Власов не знал сна и появлялся со своими казаками всюду, где только было слышно о французах; он отбивал знамена, пушки и забирал в плен целые колонны врагов. Георгиевский крест, золотая сабля и чин полковника – достаточно свидетельствуют о его громких подвигах. В заграничных походах он был в огне под Кульмом, под Лейпцигом, во всех славных боях этого славного времени, но особенные отличия были оказаны им в летучем отряде графа Чернышева. Здесь-то и завязалась тесная дружба, которая и впоследствии соединяла незнатного родом донского казака с одним из могущественнейших вельмож царствования императора Николая. Имя Власова было тогда уже известно в армии – он был один из немногих офицеров, которые в чине полковника носили бриллиантовую саблю и Георгия на шее. Последний орден пожалован ему был задело под Бельцигом, где он с одним казачьим полком разбил три сильные французские колонны и взял в плен более двадцати офицеров и тысячи двухсот французских солдат. Храбрый полк, предводимый Власовым, получил тогда белое Георгиевское знамя.
Воротившись в Россию уже генералом, Власов назначен был походным атаманом донских казачьих полков на Кавказе. Ермолов принял его, как старого соратника, на которого мог вполне положиться, и Власов первыми же своими действиями, при усмирении имеретинского бунта и затем в Ширвани, вполне оправдал возложенные на него надежды.
Энергия и храбрость Власова и дали Ермолову мысль поручить ему в управление Черноморскую кордонную линию, где так нужен был энергичный начальник.
XXXV. ПОСЛЕ КАЛАУССКОЙ БИТВЫ (Шапсуг Казбич)
В горах Черкесии стояло смятение. Неожиданное и страшное поражение, нанесенное Власовым шапсугам и жанеевцам, распаляло страсти необузданного и гордого народа и требовало отмщения. Поднимались поголовно все племена, даже натухайский владелец Колоботок-Кодч призывал свой народ, ближайший к русской границе и считавшийся мирным, к поголовному восстанию”
Черноморской линии грозили серьезные опасности, и Власов принимал свои меры, чтобы быть готовым встретить врага. Он вытребовал на кордон известных своей храбростью и распорядительностью полковников Бескровного, Гаврюша, Вербицкого и Белого. Четвертый участок кордонной линии, от поста Копольского до поста Смоляного, представлявший наибольшие опасности, более доступный для набегов, был усилен резервами; сюда стянуты были четыре конные полка; две роты навагинцев заняли Полтавскую станицу, жители из пограничных хуторов отправлены в Темрюк под защиту войска.
Враждебные стороны стояли друг против друга, готовые к борьбе. И как ни разноречивы были известия из-за Кубани, но все они сходились на том, что сильные партии, то увеличивавшиеся, то уменьшавшиеся по временам, стояли на речках Афипсе, Хобле, Арьгеде, Абине и других местах, готовые нахлынуть на русские границы. Но партии стояли смирно: вожди их были в Анапе. Дело в том, что паша испугался за последствия событий, которые готовы были разыграться на берегах Кубани, и принял все меры, чтобы на этот раз потушить тревожное возбуждение, овладевшее горцами. Он даже обязательно известил о том черноморского атамана, прибавляя, что ему ничего еще неизвестно достоверно о калаусском побоище и прося уведомить его о числе убитых и потопленных в лимане горцах. Усилия его на этот раз увенчались успехом. Черкесские вожди воротились из Анапы только с тем, чтобы распустить свои скопища, и черкесы с ропотом – но повиновались. Черноморье на время могло вздохнуть свободно.
Но между черкесскими вождями был один человек, который во все это время не сообразовался с действиями других, не ездил в Анапу и на свой риск и страх, с отборной партией в пятьсот наездников, грозил русским пределам. Это был шапсугский уорк Казбич (собственно – Кзильбеч) из знаменитой фамилии Шеретлуковых.
Даже среди черкесских головорезов и удальцов Казбич был личностью необыкновенной, исключительной. С самых юных лет он отличался поражающей неустрашимостью, соединенной с характером суровым, упрямым и грубым. Самая наружность его, огромный рост, громкий голос, дерзкие и грубые ухватки, казалось, созданы были для того, чтобы иметь неотразимое влияние на народ, для которого война была ремеслом. Бурная, беспечная, удалая жизнь среди битв и набегов отвечала его наружности. И там, где другие предводители должны были употреблять усилия, чтобы собрать несколько сот всадников, Казбич, который, однако, не славился ни особенным умом, ни красноречием и общительностью, мог во всякое время располагать целыми тысячами. Счастливые стечения обстоятельств, видимо, покровительствовали этому герою разбоев: предпринимал он набег – и набег удавался, хотел с ним соперничать другой – и терпел поражение. В конце концов в народе сложилось суеверное представление, что Казбич своим присутствием приносит счастье в набеге.
