Почти одновременно с отражением персиян от Гумри и Бекана Тормасов получил известие о вторичном падении Анапы, сдавшейся при первом появлении перед ее верками эскадры капитана Перхунова.
Понимая всю важность стратегического значения этой крепости, стоявшей в тылу враждебных линий горских племен, Тормасов приказал не оставлять ее, как это было сделано при Гудовиче, а, напротив, укрепить с суши и занять сильным подвижным гарнизоном. Комендантом – в Анапу назначен был генерал-майор Бухгольц, на котором Тормасов остановился, как на человеке редких душевных качеств, притом женатом на черкесской княжне, еще ребенком вывезенной из той же Анапы при взятии ее Гудовичем, – обстоятельство, выгоды которого не замедлили обнаружиться. Княжна имела многочисленную и знатную родню среди черкесов, и при ее влиянии мало-помалу устанавливались между русскими и некоторыми горскими племенами дружеские сношения, которые и продолжались вплоть до 1812 года, когда Анапа по Бухарестскому миру опять возвращена была туркам.
Поражение персиян и покорение Анапы, обеспечившее Линию, дали возможность Тормасову сосредоточить свое внимание на делах Имеретинского царства, откуда в этот момент угрожала Грузии наибольшая опасность.
При Гудовиче войсками в Имеретин командовал генерал-майор Рыкгоф, «по своим преклонным летам мало способный, как духом, так и телом, к военным действиям». Царь Соломон, видевший слабость и «неспособность» Рыкгофа, несмотря на требования главнокомандующего, не хотел жить в Кутаисе, удалился в горы, волновал народ и исподтишка сносился с турками, употребляя все средства к тому, чтобы освободиться из-под зависимости России. Пользуясь уступками Рыкгофа, он наконец дошел до того, что сам начал требовать вывода русских войск из Кутаиса. По смерти Рыкгофа, в 1808 году, когда на его место назначен был генерал-майор князь Дмитрий Орбелиани, обстоятельства изменились. Царь продолжал настаивать на своих требованиям, но князь Орбелиани далеко не был расположен к уступкам и между прочим писал новому главнокомандующему, что «наше положение не только в Имеретии, но и Менгрелии не может быть прочно, пока существует турецкая крепость Поти».
Важные преимущества, сопряженные с приобретением этой крепости, о котором думал еще Цицианов, заставили Тормасова употребить все меры, чтобы склонить ее владельца, Кучум-бея, к добровольному подчинению России. Главнокомандующий не жалел для этого денег, и богатые сабли, кинжалы, осыпанные драгоценными камнями, золотые и серебряные медали, звонкая монета – все было пущено им в ход, чтобы привлечь на свою сторону советников Кучума. Для большей успешности переговоров сам князь Орбелиани переехал из Кутаиса в Редут-Кале, В то же время там скрытно сосредоточивались войска, чтобы, в случае прекращения переговоров, взять Поти открытой силой. Кучум-бей, действительно, и отвечал отказом.
Тогда Орбелиани поспешно, ночью, выступил из Редут-Кале, на рассвете тринадцатого августа 1809 года взял штурмом крепостной форштадт Поти и, заложив в нем батарею, приступил к осаде самой крепости.
Осадные работы, предпринятые им, подвигались, однако же, очень медленно. Слабому отряду, состоявшему всего из двенадцати рот пехоты и полусотни казаков, при пяти полевых орудиях, трудно было вести борьбу с такой значительной крепостью, какой была в то время Поти. Но князь Орбелиани, полагаясь на дух вверенных ему войск, писал главнокомандующему, что «сколько бы ни защищался неприятель и как бы долго ни длилась осада, но крепость все-таки будет в наших руках». Он только просил о скорейшей доставке артиллерийских снарядов. Снаряды были посланы вместе со значительным подкреплением, но они прибыли уже тогда, когда крепость была взята. Сдачу ее ускорило следующее обстоятельство.
Тридцатого октября на помощь к осажденной Поти прибыл трапезундский сераскир Шариф-паша с девятитысячным войском и расположился укрепленным лагерем верстах в двадцати от крепости. Положение Орбелиани сделалось затруднительным и даже опасным. Ему оставалось одно из двух – или снять осаду Поти, или разбить сераскира, прежде чем он усилится мятежными войсками имеретинского царя Соломона. Орбелиани выбрал последнее и, заручившись обещанной помощью со стороны гурийцев, назначил второе ноября для совместного нападения на турецкий лагерь.
Накануне этого дня действительно прибыла гурийская милиция, немногочисленная и не внушавшая по виду особого доверия. Тем не менее ее отправили в обход турецкого лагеря, и, к общему удивлению, она завязала с турками такую упорную битву, что князь Орбелиани, пользуясь этим моментом, дружным ударом в штыки мгновенно ворвался в турецкие окопы. Кровопролитный бой, начавшийся с утра, окончился только с наступлением ночи. Неприятель отброшен был к морю и так торопился сесть на суда и скорее отплыть от берега, что люди, успевшие захватить в них место, рубили руки своим товарищам, хватавшимся за борт, из опасения, чтобы они не затопили лодок. Оставшиеся на берегу пытались было защищаться, но скоро были рассеяны штыками кабардинцев. Победителям достался весь лагерь, одно орудие и более двадцати знамен, но, к сожалению, многие из последних были тут же изорваны азиатской милицией, еще не понимавшей значения этих важных военных трофеев. День этот стоил неприятелю свыше двух тысяч убитыми и пленными; наша потеря простиралась также до трехсот человек, и большинство ее пало на долю гурийцев и менгрельцев.
Блистательная победа русских войск совершенно уронила дух турецкого гарнизона, и пятнадцатого ноября крепость капитулировала. Кучум-бей вместе с гарнизоном получил позволение отплыть в Трапезунд, а русские войска, в виду удаляющихся турок, с распущенными знаменами и музыкой вступили в крепость, где ими найдено было тридцать четыре орудия.
За взятие Поти князю Орбелиани пожалована была золотая, украшенная бриллиантами шпага с надписью «За храбрость». В то же время Тормасов, снисходя на его просьбу, позволил ему возвратиться в Грузию, а командование войсками в Менгрелии и Имеретин поручил полковнику Симановичу. Теперь, покончив с Поти, Тормасов предписал Симановичу сосредоточить к Имеретии как можно более войска и силой захватить мятежного царя в свои руки, стараясь не допустить его до побега в Турцию.
Исполнение этого предприятия представляло, однако же, большие затруднения. Имеретия представляла собой сплошной девственный лес, покрывавший высокую горную цепь, изрезанную глубокими ущельями, по которым рядом пенистых водопадов бешено несутся реки, притоки Риони. Деревень или сел, в том смысле, как мы их понимаем, не было вовсе, и все население страны жило в отдельных хижинах, разбросанных так далеко одна от другой, что оцепить их войсками не было бы никакой возможности.
Понятно, что царь, при такой обстановке, имея притом повсюду караулы, мог почитать себя в полнейшей безопасности. Он жил в укрепленном замке, называемом Вард-Цихе, вместе с четырьмя тысячами своих приближенных, и при первой тревоге мог всегда удалиться в дремучий лес, окружавший замок, где разыскать его было бы весьма затруднительно.
Тем не менее Симанович принялся за дело с обычной энергией. Двадцатого февраля 1810 года войска были двинуты им по разным направлениям, и в тот же день во всех церквях Кутаиса прочитан манифест, объявлявший народу, что царь Соломон, по воле императора, навсегда лишается имеретинского престола со всем своим потомством. Имеретинцы отнеслись к событию совершенно равнодушно. Была масляница, и жители Кутаиса, присягнув на верность русскому царю, разошлись по домам, чтобы предаться обычным увеселениям, как будто в их отечестве не произошло ровно ничего особенного. Примеру кутаисцев последовали почти все жители края, и менее чем в неделю большая часть царства уже отложилась от Соломона.
