Хатунцев не имел до сих пор особого случая заявить себя в военном отношении, но на Кавказе он был известен как человек неподкупной честности, с серьезным и решительным характером
[49]. Прибыв в Кубинское ханство, он произвел секретное дознание о действиях Гурьева и оправдал его в глазах Паулуччи. «Гурьев, – писал он главнокомандующему, -несчастлив только тем, что не имеет вовсе надежных помощников. Стоя в Кубе, я заметил, что корпус офицеров Севастопольского полка совершенно расстроен и склонен к интригам». Особенно Хатунцев указывает на двух братьев, капитанов Логвиненковых, из которых «один бежал во время сражения», покинув оружие, а другой до того растерялся, что уже по окончании боя схватил полковые знамена и отрубил у них подтоки, не отдавая себе отчета, что он делает
[50].
В Кубе Хатунцев, присоединив к своему батальону еще батальон егерей, смело бросился на главное скопище горцев и после четырехчасового кровопролитного боя у деревни Рустовой разбил его наголову. Победа была так решительна, что неприятель, оставив в руках победителей тридцать знамен и до тысячи тел, рассыпался в разные стороны; сам Шейх-Али бежал в Казикумык и скрылся у Сурхай-хана.
Хатунцев решился настойчиво преследовать горцев и не прекращать военных действий до тех пор, пока не покорит Сурхая и не заставит его подписать трактат на подданство России. Второго декабря войска его подошли к реке Самур, и русский генерал отправил казикумыкскому владельцу требование о выдаче Шейх-Али-хана. Сурхай ответил уклончиво. Тогда Хатунцев повторил требование более энергичным тоном. Сурхай прислал сказать, что выдаст Шейх-Али в том только случае, если ему будет выдан кровный его враг Аслан-бек, бежавший из Казикумыка в русские пределы. Сурхай отлично понимал, что русские никогда не согласятся на подобный обмен, и смело предъявлял подобное требование. Хатунцев видел ясно, что Сурхай желает только выиграть время, а потому, присоединив к себе еще батальон Севастопольского полка, вошел в Казикумык и принялся истреблять аулы, посевы, стада и все угодья горцев.
Страшное разорение страны вынудило казикумыкского хана войти в новые переговоры. Он просил остановить военные действия, обещая исполнить все предъявленные ему требования. Хатунцев дал хану два часа срока, но когда к назначенному времени ответ не был доставлен, он двинулся на Кюри, главное селение в области того же имени.
Кюринская крепость, окруженная высокими стенами и рвом, стояла в ущелье на самой границе с Казикумыкской провинцией. Доступ к ней с открытой стороны преграждали девятнадцать башен, вооруженных артиллерией, а окрестные горы покрыты были лезгинами. Сурхай и Шейх-Али-хан засели в крепость с твердой решимостью защищаться насмерть.
Так как блокировать Кюри по условиям местности было невозможно, то Хатунцев четырнадцатого декабря сбил неприятеля с высоты, а вслед за тем главная башня, защищавшая вход в крепостные ворота, взята была штурмом. Истребление ее защитников на глазах всего гарнизона, гром русских пушек, крики «Ура!» и вид батальонов, грозно остановившихся под самыми стенами крепости, привели приверженцев Сурхая в такое замешательство, что они в беспорядке бросились бежать в горные ворота и скрылись в ущелье. Победители нашли в крепости две медные пушки, восемь знамен и множество оружия.
Сурхай не хотел входить в сношения с Хатунцевым и отправил посланного для переговоров прямо к маркизу Паулуччи, надеясь выторговать для себя несколько выгодных условий. Но Паулуччи не принял предложений Сурхая. «Я объявляю вам, – писал он ему, – что путь вашего спасения один – это выдать тотчас же Шейх-Али-хана в руки генерал-майора Хатунцева. Тогда войска по моему повелению возвратятся назад; в противном случае они не оставят камня на камне в вашем владении, а Кюринская область вся без изъятия будет от вас отнята. Вот вам мое последнее слово; выбирайте, что лучше, а я исполню так, как сказал».
Сурхаю, владетелю древнейшего из дагестанских ханств, никогда не признававшего над собой ничьей чуждой власти, трудно было уступить требованию маркиза, и он предпочел отделаться молчанием. Тогда Хатунцев объявил Кюринскую область независимым ханством и назначил правителем его Аслан-бека казикумыкского, племянника и кровного врага Сурхая.
Образование нового ханства нарочно обставлено было большой церемонией. Аслан-беку пожалован был чин полковника, грамота на достоинство хана и знаки инвеституры: сабля и знамя с гербом Российской империи. Все это вручено было ему на площади, при огромном стечении народа и войска, с особенной торжественностью. Сам комендант на богатой подушке, нарочно присланной для этого случая из Тифлиса, поднес ему высочайшую грамоту, а два офицера вручили ему: один – распущенное знамя, другой – драгоценную саблю, лежавшую в открытом футляре. Войска отдали честь с барабанным боем и музыкой. Кюринцы ликовали, видя милость царя к их новому хану и слыша торжественное обещание представителя России защищать их землю от всяких покушений врагов как неотъемлемую часть Российского государства.
«Часть ваших владений, – писал после этого маркиз Паулуччи Сурхаю, – я отнял за то, что вы не исполнили последнего моего повеления. Теперь я ограничусь этим, но ежели вы предпримете что-либо против кюринского хана, то потеряете все ваше владение и будете скитаться, как ветреный Шейх-Али-хан, без всякого пристанища».
Генерал-майор Хатунцев назначен был военно-окружным начальником Кубинской и Дербентской провинций, получив за поражение Шейх-Али-хана орден св. Анны 1-ой степени. Последний орден пожалован был государем и маркизу Паулуччи.
Но между тем как русское оружие торжествовало на турецкой границе и в горах Дагестана, главнокомандующему было донесено, что законный наследник Карабагского ханства Джафар-Кули-Ага, юноша, когда-то искренне преданный России, но отодвинутый Гудовичем на задний план, состоит в переписке с Аббас-Мирзой, приглашая его вступить в Карабаг. Паулуччи тотчас же приказал арестовать Джафара. Батальон Троицкого полка захватил его на кочевке близ урочища Салтан-Буда-Керчи и отправил в Тифлис под сильным конвоем, которым командовал капитан Оловяшников. Джафару позволили ехать верхом, но из предосторожности посадили позади него, на той же самой лошади, солдата. Оскорбленный Джафар, переправляясь по пути через реку Тертер, столкнул солдата в воду и, пользуясь поднявшейся суматохой, бежал на свою прежнюю кочевку близ Султан-Буды. Отсюда он написал к Паулуччи, что не имел никогда и никаких сношений с Аббас-Мирзой, что был и будет верен России, а если бежал теперь, то только потому, что был опозорен арестом и грубым обращением с ним солдат и офицеров конвоя. Все это было, по всей вероятности, справедливо, и приказание арестовать Джафара было со стороны Паулуччи по меньшей мере преждевременно. Тем не менее главнокомандующий оставил письмо без ответа, и Джафар, опасаясь нового ареста, уже действительно бежал, покинув на родине жену и все свое состояние. Жена его была арестована и приговорена к уплате штрафа в сто пятьдесят тысяч рублей
[51].
