Сталин реагировал немедленно. Уже в мае 1933 г. было прекращено тайное сотрудничество между вооруженными силами Германии и России. В этом же году начались разговоры Литвинова с французскими дипломатами о возможности присоединения СССР к европейской демократии. На основе признания пакта Бриана – Келлога о запрещении агрессии 3 июля 1933 г. в Лондоне подписано многостороннее соглашение СССР с соседями от Финляндии до Афганистана. В феврале 1934 г. после ужина в советском посольстве в Париже посол Довгалевский попросил остаться министра Эррио. Лично и конфиденциально Довгалевский передал через него предложение Кремля: СССР подписывает пакты о взаимопомощи с Францией, Чехословакией, государствами Балтии, а также вступает в Лигу Наций. Эррио спрашивал себя после этого разговора: «Будет ли понято, когда это станет известно, значение того факта, что огромная страна, которая долгое время находилась в состоянии революционной изоляции, соглашается теперь сотрудничать с другими странами?»
Действительно, поворот, осуществленный Сталиным после прихода Гитлера к власти, имел стратегическое значение. Он был следствием осуществления им термидорианского государственного переворота, но антифашистский политический характер приобрел под давлением рождающегося международного левого движения, которое было зародышем более позднего «еврокоммунизма».
Еще осенью 1934 г. Варга утверждал: «Будущий историк, возможно, придет к выводу, что китайская революция, испанская революция и бои в Вене означают уже начало второго тура революций».
[515] Но испанцы, китайцы и австрийцы думали совсем о другом.
В ноябре 1933 г. испанские коммунисты без санкции Коминтерна и вопреки его установкам заключили избирательный блок в Малаге с социалистами и республиканцами – «Народный фронт». Руководитель КП Испании Хосе Диас был подвергнут суровой критике в Москве, но продолжал настаивать на еще более широких соглашениях с левым центром.
В феврале 1934 г. французские коммунисты выступили совместно с социалистами и радикалами против угрозы фашистского путча во Франции. Москва молчала. 27 июля этого же года Компартия Франции заключила пакт о единстве действий с социалистами Леона Блюма, а компартия Испании предложила создать Народный фронт по всей стране и в октябре дружно принимала участие в общей забастовке вместе с «социал-фашистами». Наконец, 24 октября лидер Компартии Франции Морис Торез предложил всем левоцентристам организовать Народный фронт. Исполком Коминтерна попросил Тореза отказаться от этого предложения, но Торез ослушался.
Когда из Берлина в Москву приехал освобожденный из нацистского заключения Георгий Димитров, он начал с критики «сектантских ошибок» руководства Коминтерна относительно борьбы с «социал-фашизмом» и «недооценки буржуазного парламентаризма». Умный и самостоятельный болгарский коммунист, вырвавшийся из лап наци, имел моральное право громко говорить о том, что думали тысячи коммунистов Европы, которых в случае фашистских переворотов первыми вели на расстрел. Руководство Коминтерна раскололось. Бела Кун, Варга, Кнорин, Лозовский отстаивали старые позиции. Димитрова поддержали Тольятти, Мануильский, Куусинен. Споры в июне – августе 1934 г. ни к чему не привели, но термин «социал-фашизм» исчез. Во второй половине 1934 г. должен был состояться VII конгресс Коминтерна, но 5 сентября его перенесли на следующий год. Сталин пригласил в Москву на беседу об антифашистском писательском движении во Франции Илью Эренбурга, который был парижским корреспондентом газеты «Известия». Правда, разговор так и не произошел в связи с убийством Кирова.
Георгий Димитров на «судебном процессе» по поводу поджога Рейхстага
Конгресс Коминтерна состоялся 25 июля – 21 августа 1935 г. и поддержал – с санкции Сталина, естественно – линию Димитрова, Тореза, Тольятти, Диаса, Мануильского.
В 1938 г., когда пришла пора «разбираться» с руководством Коминтерна, Мануильский отчитывался на политбюро. Как он потом рассказывал, после погромного выступления Кагановича Сталин встал, прошелся по кабинету, пососал погасшую трубку и сказал: «У вас там, в Коминтерне, все предатели». Мануильский попрощался с жизнью. Помолчав и глянув на Мануильского, Сталин прибавил: «Кроме тебя». На второй день старое руководство было арестовано и потом, «сознавшись», расстреляно. Сталин высоко ценил ум и опыт Мануильского и особенно Димитрова, но дело было не в этом: левые энтузиасты, которые выполняли его волю во время «решительных атак на капитал», стали козлами отпущения.
В действительности Сталин не так уже и бесповоротно принял антифашистскую стратегию. 2 сентября 1933 г. был заключен советско-итальянский договор о дружбе, взаимопомощи и нейтралитете. Сталин будто демонстрировал свою готовность к союзу с тоталитарными государствами на определенных условиях. Отдельные намеки нацистам на то, что двери остаются открытыми, встречаем в советской дипломатии и в дальнейшем. Но в целом выбор был сделан Сталиным достаточно радикальный.
Речь шла не совсем о том, о чем писал Эррио, – не об отказе от изоляции. Изоляционизм революционной России касался только «буржуазных правительств», потому что вся внешняя политика красной России была нащупыванием оптимальных маршрутов «мировой пролетарской революции». В ленинско-бухаринской стратегии такие маршруты пролегали через Восток, то есть Китай, Индию и Турцию. Удивительным образом это имеет аналогии с дальневосточными ориентациями российского царизма, только теперь шла речь не о Желтороссии в Маньчжурии, а о красном Китае. Столкновение с Японией стало повторением старых колониальных противоречий.
Внешнеполитическая переориентация Сталина завершала его термидорианский переворот: для него теперь не существует интересов мирового пролетариата и пролетарской революции – есть только государственный интерес СССР, он же – геополитический интерес России, и диктатору придется избирать между двумя ориентациями – или с Германией против «антантовской» демократии, или с демократиями против Германии. Первый проект скорее глобалистский, второй континентальный и скорее европейский. Все как раньше.
Какой же была реакция Запада на протянутую руку Сталина?
15 сентября 1934 г. по инициативе правительства Франции к правительству СССР обратились 30 держав – членов Лиги Наций – с приглашением вступить в Лигу. СССР согласился и через три дня был принят в Лигу Наций. Но это еще не было реальным ответом.
Предложение Муссолини было встречено положительно правительством Макдональда, то есть в конечном счете консерваторами, и сам английский премьер поехал в Рим для согласования позиций. Здесь впервые резко осудил угодливость своего правительства Черчилль, с плохо скрытым презрением посоветовав бывшему рабочему лидеру доверить внешнюю политику опытным дипломатам. Отсюда начинается история многочисленных попыток английской дипломатии не «уговорить агрессора», как это не раз говорилось политиками и историками, а использовать нацистскую Германию как буфер против сталинского государственного коммунизма, нейтрализовав нереалистичный нацистский «футуризм».
