Те, кто ощущал кризис традиционного религиозного мировоззрения, стремились либо укрепить свое миропонимание путем чтения нравственно-религиозной литературы, либо найти ему замену в светском взгляде на мир (художественная, научно-познавательная литература и т.п.). Хотя читатели в рассматриваемое время составляли меньшинство сельского населения, однако чтение тем не менее из экстраординарного явления стало достаточно обыденным занятием в крестьянской среде.
Глава IX
ЛУБОЧНАЯ КНИГА И КРЕСТЬЯНСКИЙ ЧИТАТЕЛЬ
В пореформенный период с усилением отходничества, введением всеобщей воинской повинности, развитием земской школы довольно быстро стали расти численность грамотного сельского населения и объем крестьянской читательской аудитории. Новым читателям нужен был материал для чтения. Образованные культурные слои (в лице самых различных их представителей: правительство, церковь, консерваторы, либералы, революционные демократы) пытались создать «книгу для народа», организуя выпуск различных книг и периодических изданий, однако в силу различных причин успешной эта деятельность стала только со второй половины 1880-х гг. До этого времени «книга для народа» занимала ничтожное место в крестьянском чтении. Гораздо более близкой сельскому населению была довольно развитая к тому времени низовая городская литература, которая, претерпев ряд изменений (не носивших принципиального характера), «спустилась» еще на одну «ступеньку» и стала излюбленным чтением деревенского читателя.
В интеллигентной среде подобную книгу было принято именовать «лубочной» (сами крестьяне обычно не называли ее так). Генезис этого термина, применявшегося с 1820-х гг. для обозначения народной гравюры, не совсем ясен. Происходя от слова «луб» (липовая кора), он, по версии И.М. Снегирева, связан с липовыми досками (называемыми в просторечье «лубом»), на которых вначале гравировались первые народные гравюры
373; по версии Н.А. Трахимовского – с лубяными коробами, в которых разносили эти гравюры офени
374; по версии И.Е. Забелина – с теми же коробами, с оформления (раскраски) которых заимствовалась картинка, используемая в народной гравюре
375. Однако к середине XIX в. этот термин стали применять для обозначения всего сделанного наскоро и некачественно, он имел прежде всего не квалифицирующий (характеризующий), а оценочный смысл. Поэтому и низовую литературу, расцениваемую по критериям «высокой», стали пренебрежительно называть лубочной. Следует отметить, что обычно на обложках подобных книг была картинка, близкая по характеру изображения и раскраски к народной гравюре, что также сближало «лубочную картинку» и «лубочную книгу», не говоря уже о частичной преемственности в сюжетах и жанрах.
Несмотря на то что при своем возникновении выражение «лубочный» применялось для пренебрежительной характеристики определенного типа литературы, сейчас, по нашему мнению, оно может быть с успехом использовано в качестве научного термина. Это связано с тем, что к настоящему времени оно во многом утратило присущие ему оценочные моменты (например, эстетическая значимость лубочной картинки широко признана, регулярно устраиваются выставки и издаются альбомы лучших ее образцов
376) и в то же время исторически связано с данным типом литературы. Ниже лубочной книгой мы именуем издания второй половины XIX в. определенной группы коммерческих издателей (никольских, то есть с Никольской улицы в Москве, апраксинских, то есть с Апраксинского рынка в Петербурге и т.п.) для низового, прежде всего крестьянского, читателя, имевшие, как правило, небольшой объем и картинку на обложке
377.
Основу издательского репертуара лубочной книги составила низовая (или «серобумажная», как называл ее В.Г. Белинский) литература первой половины XIX в. Здесь необходимо напомнить тот нередко игнорируемый факт, что к середине XIX в., наряду с высокой литературой, ассоциирующейся с именами В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя и т.п., в России сложилась и другая, называемая нами низовой, литература. Она состояла из большого числа регулярно переиздающихся произведений, а также из ежегодно появляющихся книг современного значения (которые, как правило, выходили один-два раза и информировали об актуальных событиях). В первой половине XIX в. эти книги широко обращались в среде провинциального дворянства, мелкого чиновничества, купечества, мещанства, сельских священников, дворовых. Так, например, в 1820-х гг. «Повесть о приключении английского милорда Георга», обработанная М. Комаровым, имелась в домашней библиотеке жены уездного стряпчего
378, в 1830-е гг. авантюрные рыцарские повести о Гуаке, Бове Королевиче, Еруслане Лазаревиче, Франциле Венциане входили в круг чтения сына священника
379. Писатель П.В. Засодимский, происходивший из дворянской семьи, вспоминая о своем детстве в Вологде начала 1850-х гг., писал: «…у нас в людской тоже были грамотеи, любители чтения <…>. От них, помню, в разное время я добывал “Франциля Венециана и королеву Ренцивену”, “Битву русских с кабардинцами”, “Георга, Милорда Английского”, “Стригольников”, “Ведьму за Днепром”». Многие из этих книг он встретил через несколько лет в круге чтения вологодских гимназистов
380.
С 1860-х гг. лубочная книга начинает «уходить» в деревню, но в этот период она еще остается в чтении купечества и ряда других городских слоев: «Дальше “Франциль Венециана” или “«Гуака, или непреоборимая верность” и тому подобных произведений мы не шли, да и то читали больше девицы…» (Москва начала 1860-х гг.)
381, «Купеческое молодое поколение попроще под влиянием приказчиков и горничных из “образованных” (служивших у дворян или выходивших из духовной и мелкой чиновничьей среды) усердно читало рыцарские романы <…>. Совсем ребенком среди окружавших меня читателей постарше и я отдал дань этому направлению и годами помнил наиболее примечательные места в прозе и стихах из “Гуака” и “Франциля Венециана”» (Орел конца 1860-х гг.)
382. Д.Н. Мамин-Сибиряк вспоминал, как в конце 1860-х гг. пермские семинаристы восхищались «Повестью о Милорде Георге» и «Битвой русских с кабардинцами»
383. Даже в конце 1880-х гг. житель города Златоуст Уфимской губернии писал, что там «лубочные издания в громадном ходу, даже и не среди рабочих, а часто попадаются и среди канцеляристов и других подобных лиц, получивших мало-мальское образование»
384.
