Для крестьянства наиболее общей и наиболее значимой характеристикой была нарастающая секуляризация мировоззрения и, соответственно, чтения. Тут все определялось тремя параметрами: степенью тесноты контактов с городской культурой (прежде всего – со столицами), возрастом и наличием в данной местности земской школы. Грамотные крестьяне, живущие в глухой провинции, не занимающиеся торговлей или отходничеством, читали преимущественно религиозную литературу, крестьяне, прошедшие земскую школу (это была преимущественно молодежь), ездившие в отход, служившие в армии и т.п., обращались главным образом к литературе светской (как лубочной, так и к просветительским «изданиям для народа»). Так, на Севере и в Сибири существенную часть читаемого крестьянами составляла религиозная литература (в первую очередь псалтырь, часослов, жития святых, духовно-нравственные книги). Продолжали еще существовать и читаться рукописные книги (как правило, религиозные). Академик В.И. Срезневский, обследуя Олонецкий край в конце XIX в., отметил, что на 99% крестьянские библиотеки состоят из старых рукописных книг
595. Было широко распространено «начетничество» – доскональное знание и дословное цитирование Библии, отцов церкви и сочинений старообрядчества. В этой среде «строгое следование старине и в быту, и в основах воспитания, сосредоточенность на проблемах полемики с официальным “никонианским” православием, а также внутри согласий и толков в самом старообрядчестве – все это требовало постоянного общения с книгой, авторитет которой был незыблем»
596. «Начетчиками» называли не только старообрядцев, но и православных, которые были начитанны в духовной литературе и обладали высоким нравственным авторитетом у односельчан. К светской литературе в подобной среде относились как к пустой, развращающей, отвлекающей от истинного пути. Но у подавляющего числа читателей в сельской среде круг чтения был гораздо шире. Библию они обычно не читали, жития святых читали во время праздников, а в обычное время – лубочную литературу (сказки, потешные рассказы, страшные повести и т.д.). Частично тут сказывался и возраст: молодежь читала «сказки», старики – «божественное». Гораздо менее активно читались научно-популярные книги и произведения русских классиков.
Существенно иным был круг чтения у крестьян – читателей библиотек. Земские сельские «народные библиотеки» внесли большой вклад в распространение чтения в крестьянской среде
597. 1890-е гг. были отмечены бурным развитием земских «народных библиотек». Если до 1892 г. было всего 38 таких библиотек, то к 1904 г. их число выросло до 4,5 тыс., а в 1916 г. число их приблизилось к 15 тыс.
598. Как уже говорилось выше, в начале ХХ в. в сельские библиотеки было записано около 3 млн человек. В начале 1910-х треть читателей составляли дети, треть – подростки и треть – взрослые. Преобладали мужчины (78,7%). В среднем за год приходилось 8,3 книги на читателя, причем в книговыдаче преобладала беллетристика (61,0%), на втором месте были книги по истории (9,6%), на третьем – религиозно-нравственные издания (6,8%), на четвертом – книги по естествознанию (5,6%)
599. На селе были библиотеки и других типов, но подавляющее большинство составляли земские библиотеки. Так, например, в 1914 г. в Московской губернии была 561 земская библиотека, на долю других учреждений и ведомств (фабрик, попечительств о народной трезвости и т.д.) приходилось всего 110 (то есть 16,4%)
600. Епископ уфимский и мензелинский Андрей в отчете за 1913 г. отмечал, что «любви к чтению слова Божия и религиозно-нравственных книг у современной молодежи нет. Она набросилась на чтение светских книг, газет и журналов, получая таковые в земских библиотеках-читальнях <…>»
601. Таким образом, и духовно-нравственная литература (на значение которой упирали правительственные круги и консервативная часть образованного сословия), и популярная естественно-научная литература (которую стремились «продвинуть» к крестьянскому читателю либерально настроенные земцы) читались в земских библиотеках слабо.
В ходе опроса, проведенного статистическим отделом Московского земства в 1911 г., 67% отметили, что у крестьян есть стремление к приобретению книг, причем тех, кто полагал, что крестьяне предпочитают книги светские, было в 8 раз больше тех, кто считал, что они предпочитают духовные издания. Однако по вопросу о том, насколько настоятельна потребность в чтении, мнения разделились: из Подольского уезда писали, например, что «чтение книг население находит хотя и полезным, но не настолько серьезным, чтобы нельзя было без него обойтись; поэтому хотя население у нас почти и сплошь грамотное, но большой привязанности к чтению книг не имеет», а из Бронницкого, что «за последнее время многие считают чтение настолько полезным, что говорят: как без пищи нельзя жить, так и без чтения нельзя»
602.
Правительство осознавало значимость печати как средства влияния на социальные низы (выпускало газету «Сельский вестник», иногда субсидировало публикацию брошюр для народа монархического содержания), но по большей части предпочитало действовать запретами, всячески препятствуя проникновению к «народу» любых изданий, мало-мальски отклоняющихся от официальной картины мира.
С 1867 г. общедоступные библиотеки были подчинены Министерству внутренних дел. В 1871 г. был введен целый ряд ограничений и запретов для публичных библиотек. Министр внутренних дел мог закрывать публичные библиотеки, указывать местному начальству издания, которые не должны были находиться в фондах публичных библиотек. «Правила о бесплатных народных читальнях и порядке надзора за ними» от 15 мая 1890 г. разделяли библиотеки на платные публичные и бесплатные народные, для последних издавался разрешительный каталог, включавший около 4 тыс. названий (около 2 тыс. книг), все остальные были запрещены
603; надзор над народными библиотеками должны были осуществлять инспектора народных училищ или священники. В 1895 г. (8 мая) правительство распространило особый циркуляр, вводящий усиленную цензуру книг для народа. В нем говорилось: «…издание книг находится отчасти в руках лиц, преследующих цели, не согласные с интересами правительства. При таких условиях в народные массы нередко проникают издания, которые, не представляя собой достаточно данных к тому, чтобы признать их подлежащими запрещению на основании цензурных правил, тем не менее в массе малоразвитых читателей далеко не могут представлять здоровой духовной пищи. Несоответствие многих народных изданий этому безусловно необходимому требованию, которое должно предъявляться к народной книге, вызывает необходимость особенно строгого и внимательного отношения к делу со стороны цензурных учреждений. В виду этого отнюдь не допускать к печати таких произведений, которые по содержанию своему не могут быть признаны безусловно безвредными для народного чтения»
604. Земская интеллигенция и народнические публицисты резко критиковали министерский каталог за то, что он жестко ограничивал круг изданий, которые могли быть включены в фонд библиотек. Они аргументировали это тем, что к крестьянам нельзя относиться как к детям, постоянно опекая и не давая самим решать, что им лучше и полезнее читать. Но при этом земские деятели сами осуществляли довольно жесткий контроль фондов «народных библиотек», не включая в них лубочные и развлекательные издания и резко суживая объем духовно-нравственного отдела, хотя соответствующие книги пользовались популярностью у части крестьян. Правые же публицисты, напротив, поддерживали эти меры. Священник И. Гречанинов, например, утверждал, что «среди многочисленных изданий для народа, не имеющих религиозно-нравственной основы, можно сказать, нет ни одного, которое было бы в духе народных идеалов, удовлетворяло бы его насущной потребности, а весьма много таких, в коих видна пропаганда всяких лжеучений, нравственных и политических, разрушающих вековое народное мировоззрение и подрывающих основы православия и самодержавия»
605. Обозреватель «Русского вестника», утверждая, что «отношение народа к печатному слову совершенно не такое, как отношение “интеллигенции”, <…> в каждой строке, вышедшей из-под типографского станка, народ видит одобренное правительством, такое, чему надо следовать»
606, призывал идти дальше и изъять не допущенные для народа книги также из базарной и розничной торговли
607. Правила, жестко ограничивавшие состав народных библиотек, были отменены только после Манифеста 17 октября 1905 г.
