Тюрки главным образом производили смолу, хлопок, кунжут, заготавливали древесину, выращивали оливки и фрукты.
Промышленность занимала почти такое же важное место, как и сельское хозяйство. Добывали квасцы, железо, серебро, соль, лазурит. Квасцы, начиная с XIII до середины ХV вв., поступали на Запад из Малой Азии. Водяные и ветряные мельницы, знаменитые в Европе «турецкие игрушки», вращались в небе и в воде. Хорошо было развито ремесленничество. Богатое разнообразие изделий в ту эпоху можно представить, если пройтись сегодня по восточным базарам, – это настоящие улицы медников, горшечников, керамистов, ткачей, кожевников, сапожников, оружейников. Здесь вязали и ткали ковры всегда, еще до того, как тюрки пришли на Ближний Восток. Туда везли их иранцы, а в Анатолии, возможно, монополия на ковроделие принадлежала армянам, но тюрки развили это искусство, которое пользовалось успехом в Европе в последующие столетия.
Язык, литература, искусство
Во времена Караханидов, тюрков, живших в тюркизированной стране, и язык, и литература также были тюркскими. Следует еще раз вспомнить их первых писателей: Юсуфа Баласагуни, автора «Благодатного знания», и Махмуда аль-Кашгари, который составил замечательный словарь тюркского языка на арабском языке, являющийся также литературной антологией. Они были не единственными писателями: можно упомянуть мистика Ахмада Ясави, чье влияние трудно переоценить.
В других местах, у газневидов, сельджуков Ирана и Малой Азии, официальным и «культурным» языком был персидский. Его авторитет был настолько высок, что тюркская верхушка отказалась от родного языка, считая его неспособным выразить возвышенные мысли. Это продолжалось долго, и потребовалось падение крупных тюрко-мусульманских монархий, чтобы тюркский язык обрел достойное место. Еще в ХV в. Алишер Навои (1441–1501 гг.), пытаясь доказать превосходство своего языка над персидским, говорил на нем по законам иранского языка с использованием множества персидских слов. У османов, которые тоже были тюркоязычными, арабо-персидские обороты речи и словарь искажали родной язык до такой степени, что его пришлось реформировать в конце XIX в. и особенно в XX в.
Именно при дворе Махмуда Газневи персидский язык пережил настоящее возрождение, а при Саманидах сформировался окончательно. Просвещенный властитель привлек все лучшие литературные умы Востока. Среди них был Ибн Сина, Авиценна (980—1037 гг.).
Упражнения в славословии в какой-то мере стали причиной того, что гений некоторых творцов потускнел. Гений Фирдоуси, навлекая на себя немалую опасность, проявился в «Шахнаме» («Книге царей») – самой грандиозной эпической поэме Ирана. При Великих Сельджуках и их преемниках царила еще большая свобода выражения, это было время расцвета всего лучшего в персидской поэзии: Насири Хосров, Низами, Омар Хайам, Саади, Джами, Хафиз. Может быть, благодаря этим именам царствование сельджуков стало золотым веком Ирана.
Но был и тюркский народ, находящийся в стороне от этого литературного подъема: люди не знали персидского языка и говорили на тюркском, который они усвоили от своих отцов и не пытались усовершенствовать. Это спасло их и помогло остаться тюрками. Они очень любили песни, оды и эпос и не переставали сочинять их, но никогда не пытались их записывать. Их устная литература, весьма консервативная, – только силлабическая рифмованная поэзия или, скорее, собрание шуток и острых словечек. Если тонкие чувства выражались в «мани», то эпические тексты, нарочито грубые и фантастические, с мусульманскими и языческими героями и множеством сверхъестественных существ, корнями уходили в шаманизм.
Ходжа Насреддин, который якобы жил в XIII в., – простой человек из народа, реалист и прагматик с искрящимся и острым юмором; вокруг него сформировался целый цикл забавных историй, имевших неслыханный успех, и тюрки носили их с собой повсюду, до Балкан и Магриба.
Письменная литература появилась поздно, во второй половине XIII или в начале XIV в. Самым ярким ее представителем был Юнус Эмре (1240–1320 гг.), суфист, из тех, которых «потеряли» классические тюркские поэты Османской эпохи, потому что они стали «нечитаемыми».
Сельджуки в полной мере пользовались плодами иранского Ренессанса и многое сделали, чтобы упрочить его. В этой связи особо важно отметить роль министра Низама аль-Мулька. Чтобы укрепить и распространить мусульманскую ортодоксию, он создал новый культурный тип, «мадраса», или – по-тюркски – «медресе», в котором некоторые не совсем верно видят лишь школу Корана или религиозный университет. Первые медресе появились в Багдаде, Нишапуре, Исфахане, Герате, Мерве. Оттуда они распространились по всему Ближнему Востоку, затем в Египет, до самой Северной Африки. Они строились для какой-нибудь выдающейся личности, например великого философа аль-Газали, одного из первых преподавателей, или для группы ученых мужей и служили очагами исламских и светских наук, астрономии, медицины, химии… Однако они не принесли ожидаемых плодов и не смогли искоренить шиитство или покончить с исмаилитами, «курильщиками гашиша и убийцами». Напротив, стали развиваться другие неортодоксальные течения, например так называемое двенадцатиричное шиитство и ахаризм.
Мы только по раскопкам и редким сохранившимся фрагментам знаем, чем было великое газневидское искусство, и мало информированы о караханидском искусстве, зато имеем яркие образцы искусства Великих Сельджуков Ирана. В этой стране почти не осталось памятников ранее XI в., которые позволили бы сравнивать, но то, что сохранилось, свидетельствует об удивительной творческой жизни, кипевшей там. Одним из высших ее проявлений является новая планировка мечети, которая должна была заменить усыпальницу (очевидно, арабскую) с параллельными нефами, накрытыми потолком: это – транспозиция газневидского дворца круглой формы с большим двором в центре, в который выходят огромные залы арочного типа, закрытые с трех сторон и широко раскрытые с четвертой стороны, с монументальными портиками, к ним примыкают два минарета в форме усеченного конуса и зал для молитв под общим куполом в южном зале. Эта планировка, которая позже стала необычайно популярной и дошла до наших дней как образец мечети и иранского медресе, целиком скопирована с мечети Пятницы в Исфахане, памятника, который наиболее полно выражает национальный гений и над которым работали целые поколения. Имена Малик-шаха и Низам аль-Мулька вписаны в купола и стены вестибюля.
За исключением восточных территорий, где изначально селились арабы, Анатолия не составляла часть Дар аль-Ислама до нашествия сельджуков, и им предстояло построить все это: культовые сооружения, учебные заведения, больницы, обсерватории, дворцы… И они сделали это. Однако ни одно сооружение не датируется ранее 1150 г. Более ранние постройки принадлежат Великим Сельджукам или Данишмендам. Их стало намного больше только в конце ХII в. и особенно в XIII в. Самое старое медресе в Кайзери построено в 1193 г., хотя в это время их уже было много повсюду – более сорока только в Алеппо. Плодотворное творчество сельджуков продолжалось не более ста лет, из них самое лучшее было создано за пятьдесят последних лет.
Иногда априорно утверждают, что сельджукское искусство Рума было лишь периферийной частью иранского искусства, однако это не так, несмотря на сходство фресок обеих стран, керамических украшений в виде крестов и звезд, общую приверженность таким формам и методам, как ниши сталактитового типа или пчелиные соты, «мукарнас». Если иранцы строили из кирпича, то сельджуки Рума – из камня. Если первые создавали новый тип мечети, наполненной светом и воздухом, то вторые еще следовали так называемому арабскому образцу с параллельными нефами, ограниченными колоннами и тяжелыми столбами в молельнях – грубых, суровых, иногда лишенных всякой гармонии. Только два медресе, одно в Эрзеруме, другое в Сивасе, напоминают иранский тип со сдвоенными минаретами. Не один раз в Малой Азии вносились изменения, чтобы вписать строения в окружающий ландшафт: например убирали двор перед молитвенным залом, внутренний дворик медресе становился меньше и накрывался куполом для защиты от зимних холодов.
