Восстановив свою власть в завоеванной части Цзиньской империи, с огромной добычей, взятой в Пекине во время последнего похода, Чингисхан вернулся в Каракорум, оставив Мухали своим наместником в покоренных областях и поручив ему закончить покорение царства Цзинь силами оставленного в его распоряжении небольшого войска.
Теперь Цзиньское царство с новой столицей Кайфын включало в себя только Хэнань и часть Шеньси. В 1216 г. монгольский генерал Самуха-баатур отрезал Шеньси от Хэнаня, захватив крепость Доньгуан, которая контролировала в этом месте долину Хуанхэ, хотя через некоторое время цзини снова отбили ее.
Чингисхан был занят своими делами в Туркестане и мало обращал внимания на войну в Китае, так что цзини воспользовались этим и вернули некоторые провинции, но Пекин оставался в руках монголов.
У Мухали было небольшое войско – 23 тыс. тюрко-монголов и примерно столько же вспомогательных сил из числа местных народов. Тем не менее Мухали добился больших успехов и за семь лет (1217–1223 гг.) снова загнал цзиней на территорию Хэнаня. В 1217 г. он захватил Та-Минг на юге Хэбэя (в 1220 г. монголам пришлось заново штурмовать крепость). В 1218 г. он отобрал у цзиней столицы Шаньси – Тайюань и Пинъян, а в 1220 г. – столицу Шаньдуна Цзинань. К северу от Хуанхэ монголы взяли Чаньду. В 1221 г. Мухали отобрал у цзиней несколько городов в Северном Шеньси, а в 1222 г. в его руках оказалась Чанъань, старая столица Шеньси. В 1223 г. он умер, взяв перед этим важный город Хочан в юго-западной части Шаньси, в излучине Хуанхэ. После его смерти цзини снова отвоевали Хочан. Таким образом, в этой густонаселенной стране велась непрерывная война, которая сводилась к взятию крепостей то одной, то другой стороной. При этом надо отметить, что монголы приспособились к новому театру военных действий и осуществляли массовый набор в свою армию киданей, чжурчжэней и китайских инженеров.
Иванин писал: «Ни многолюдность, ни китайские стены, ни отчаянная оборона крепостей, ни крутые горы – ничто не спасло империю Цзиней от меча монголов. Цзиньцы не потеряли еще воинственности и упорно отстаивали свою независимость более 20 лет».
Следует отметить, что тюрко-монголы Чингисхана, какими они выглядят в исторических текстах и в личных заметках, – это совсем не злодеи: они просто подчиняются Ясе, служившей для них кодексом чести и славы. К сожалению, они отличались от предыдущих орд, в частности от киданей Х в. и даже от чжурчжэней XII в., – по крайней мере, те гораздо меньше разрушали и уничтожали то, что становилось их собственностью, и сразу брали на себя функцию продолжателей прежних династий.
Парадокс в истории чингисидов заключается именно в контрасте между мудростью, умеренностью и своеобразной моралью власти того же Чингисхана, который определял свои поступки и поведение своего окружения принципами самого здравого смысла строгим законом и брутальной реакцией народа, который стремился подчинять противника только всеобщим террором, для которого человеческая жизнь не имела ценности и который, состоящий в основном из кочевников, не имел никакого понятия об образе жизни оседлых народов, о городах, о культуре земледелия, т. е. о том, чего не существовало в его родной степи. Удивление современного историка, в сущности, сродни удивлению Рашид-ад-Дина или составителей «Юань-Ши» перед таким, впрочем, естественным смешением мудрости и воздержанности правителя и его жестокости, порожденной воспитанием, наследственностью и нравами его окружения.
Среди пленников, взятых в Пекине, Чингисхан выделил киданьского принца Елюй Чуцая, который произвел на него впечатление «высоким ростом, красивой бородой, умом и проникновенным голосом». И он сделал его своим советником. Это был удачный выбор, поскольку Елюй Чуцай имел хорошее китайское воспитание и талант государственного деятеля. Именно такой советник был нужен новому властелину Азии. В то время чингисиды были еще неспособны усвоить уроки китайской культуры непосредственно от китайцев. А Елюй Чуцай был китаизированный тюрко-монгол, и он смог приобщить Чингисхана, а затем его преемника Угэдея к основам управления и политики, которые практиковали оседлые цивилизованные народы.
Елюй Чуцай убеждал Чингисхана в необходимости иметь в государственном аппарате профессиональных управленцев и использовать китайский опыт государственности: «Хотя Вы получили Поднебесную, сидя на коне, но нельзя управлять ею, сидя на коне!»
Вторжение в империю Цзинь, подобно взрывной волне, ударило по Китаю с ужасающей силой. Однако этот мощный удар волны, захлестнувшей Китай, дал толчок к робкой эволюции кочевников. Эти люди степей, ставшие на время военными людьми, открыли для себя китайскую цивилизацию. Зрелище густонаселенной страны, столь отличное от безлюдных просторов, к которым они привыкли, картины возделанных полей и кипучей жизни городов не могли не поразить этих людей степей.
Высший командный состав кочевников использовал сотрудничество местных жителей, сообщавших им волей-неволей множество сведений из области географии или техники кустарных промыслов, а также имел дело с переводчиками, от которых они узнавали новые слова, новые понятия. Тюрко-монгольские воины поддерживали постоянную связь с киданями, тюрками и прочими народами – по происхождению кочевниками, но уже на протяжении нескольких поколений изменившими образ жизни под влиянием Китая. С ними были связаны многие представители военной и гражданской власти. Кажется маловероятным, чтобы на монгольских вождей зрелище императорского Китая не произвело никакого впечатления. Китай, бесспорно, привлекал северных кочевников: стремление преодолеть Великую стену, чтобы вырвать у Китая его богатства, – не означало ли это признание превосходства его цивилизации?
Мы не можем однозначно сказать, как кочевники воспринимали эту страну древней культуры – удивила ли она их принцев или нойонов, вызвала ли любопытство у их товарищей по оружию? – об этом нет достоверных сведений. Но отношения, возникшие между двумя людьми, представителями различных культур, стали достоянием истории: это были аристократ Елюй Чуцай и великий завоеватель Чингисхан.
Итак, пятилетние усилия в конце концов привели к тому, что Чингисхан завоевал империю Цзинь вплоть до Великой стены, после чего тремя армиями ударил в самое ее сердце – между Великой стеной и рекой Хуанхэ. Он наголову разгромил цзиньскую армию, огнем и мечом покорил Северный Китай, захватил множество городов, осадил, взял и сжег Пекин. Надо сказать, что киданьское и китайское местное население зачастую оказывало монголам активную поддержку. Цзиньский император вынужден был признать сюзеренитет Чингисхана.
Однако проблема абсолютного покорения Северного Китая не была решена и ко времени смерти Чингисхана (1227 г.). Для покорения же Южного Китая – империи Сун – при жизни Чингисхана военные действия не разворачивались.
Покорение Центральной Азии
Чингисхан вернулся в свой лагерь на берегах Керулена, и это произошло потому, что Центральная Азия стала ареной важных событий.
Напомним, что в 1122 г. кидани, царствовавшие в Северном Китае, были изгнаны чжурчжэнями. Большинство киданей признало оккупантов до монгольского вторжения, когда многие из них перешли на сторону врага, надеясь с его помощью вновь получить бразды правления. Но меньшая часть бежала на запад, где основала государство Каракитаев между озерами Балхаш и Иссык-Куль и по течению рек Или, Чу и Талас.
