Интенсивное коневодство достигло у тюрков совершенства. Оно распространилось во всех степных странах, кроме пустынь, а также в лесных и земледельческих районах, в частности в Сибири, Китае, Европе, в долинах Тигра, Евфрата, Нила. Тюрко-мусульманское могущество на Балканах, Ближнем Востоке, в Индии будет базироваться на другом фундаменте. Ни один оседлый народ не имел достаточно пастбищ для крупных стад. Вот почему так часто кочевники предпочитали грабить такие земли, но не селиться на них, зная, что рано или поздно им придется ассимилироваться с местным населением или уйти оттуда по причине не столько «изнеживающей» цивилизации, сколько из-за утраты орудия их завоеваний – конницы.
Кочевник брал с собой на войну минимум две-три лошади, что позволяло ему всегда иметь свежего коня, 900 тыс. лошадей было более чем достаточно для армии численностью в 300 тыс. воинов, а это была огромная армия для того времени, хотя приведенная цифра вызывает у нынешних историков сомнения, на мой взгляд, неоправданные. В любом случае этого хватало, чтобы иметь превосходство над всеми пехотными армиями мира.
Можно смело оказать, что ни Китай, ни Индия, ни Европа не были способны прокормить столько лошадей. А высокогорные плато Ирана и Турции – тем более.
Венгерская равнина, самая богатая пастбищами на Западе, в лучшем случае могла прокормить 323 тыс. голов, т. е. одну двенадцатую часть тюркского поголовья, причем в прошлом леса покрывали большую ее часть, чем сегодня. Если свести к реальной цифре поголовье крупного и мелкого рогатого скота, необходимого для пропитания населения, Венгрия могла содержать только 50–70 тыс. всадников: этого было достаточно, чтобы совершать походы в Галлию и Италию, особенно с помощью союзников, но слишком мало, чтобы оккупировать эти страны, тем более что для лошадей там почти не было корма. Поэтому, к примеру, в планы Аттилы не входило завоевание Европы. Поэтому сельджуки, опытные всадники, были вынуждены заняться земледелием в Иране и Анатолии. Поэтому тюрки не могли надолго закрепиться в Сирии, Иране или использовать эти страны в качестве плацдарма для вторжения в долину Нила, где им пришлось противостоять мамлюкам (между тем их сильная конница смогла пройти через Синайскую пустыню). Поэтому Чингисхан, человек проницательного ума, прекрасно понимал эту проблему, но, не желая отказываться от мирового господства, думал о том, чтобы превратить в пастбища все пахотные земли Китая. Вот почему, когда не было войны, степняки экспортировали лошадей. К примеру, Китай, чтобы сохранить мир с уйгурами, был вынужден делать массовые закупки лошадей по баснословным ценам и оставлял купленных животных сдыхать от бескормицы. Вот почему походы зачастую бывали такими кратковременными: они продолжались до тех пор, пока не иссякал фураж и не истощались лошади, и возобновлялись почти каждый год.
Для того чтобы обосноваться на цивилизованных землях, не превращая их в степи, требовалось беззаботное отношение к завтрашнему дню, сильная тяга к городской жизни и та жадность, которая, наподобие пьянства, заставляет терять разум. Или медленная адаптация, в продолжение одного-двух столетий, к новым условиям, результат оседлости, при которой конница остается важным элементом, но не является первостепенным, как это было у османов.
Аттила, арбитр Римской империи, не уходил дальше равнин Венгрии. Как волк, который был его эмблемой и его любимым животным, этот настоящий кочевник, разумный человек, должен был бродить по окраинам цивилизации, чтобы прокормиться, не смея пойти дальше. Что толку в сильной армии, прекрасной конской сбруе, в быстроте и выносливости лошадей, когда их недостаточно? Лошадь не проживет долго без степей. В этой связи становится ясно, почему многие великие завоеватели в конечном счете выбирали для создания своих государств страны с оседлым населением. И в то же время понятен факт, почему огромные пространства нынешней Азии, когда-то бывшие очагами культуры, опустели: это случилось потому, что там жили кочевники.
Скотоводство, охота, война – казалось бы, этих основных занятий вполне достаточно для обеспечения существования тюрков. Между тем было бы ошибкой считать, что тюрки Верхней Азии не занимались и другой деятельностью. Помимо торговли в том узком смысле, в каком она служила основой благополучия, к примеру, в древнем тюркском мире существовала целая торговая сеть, которая не ограничивалась продажей лошадей. Контроль за той великой осью, которая связывала Средиземное море с Китаем, проходя через Месопотамию, Иран, южное побережье Каспия, Мавераннахр и оазисы Синьцзяна, северную и южную части пустыни Такла-Макан и заканчиваясь в Синганфу, и которая получила название Шелковый путь по названию основного товара, всегда была предметом вожделения многих народов: кочевников, иранцев, китайцев. В Центральной Азии монополистами были согдийцы, которые даже хотели захватить в свои руки контроль над этим путем в Иране. Конфликт между сасанидами и тюрками был в основном порожден желанием тех и других получить для своих вассалов и для себя решающие выгоды и преимущества на иранских рынках.
Земледелие играло меньшую роль, но оно существовало. Развиваясь в долинах рек, оно расцветало в богатых оазисах, куда часто заходили тюрки и приобщались к нему. Городская жизнь была недостаточно известна, но уже привлекала людей. Для многих она казалась идеалом, сказкой – рискованной, но соблазнительной. Бильге-каган мечтал построить город по китайскому образцу, и уже не за горами был тот день, когда соблазн все-таки одержал верх над опасением.
Существовала и промышленность. Речь идет не только о производстве войлока и ковров – предметов монополии тюрко-иранского мира, – но и о выплавке металлов: железа, бронзы, золота. Искусство хуннов, которое пережило своих создателей на целые столетия и которое всего лишь вариант степного анималистического искусства, свидетельствует о мастерстве древних азиатских степняков в области металлургии. В Ордосе, в излучине Хуанхэ, Минусинске, Южной Сибири, на севере Монголии, в частности в районе Ноин-Ула, древнем поселении, обнаружены металлические пряжки, застежки и аксессуары сбруи, наконечники кнутовищ, и эти предметы вызывают восхищение. Тюркюты обязаны части своего могущества мастерству алтайских кузнецов во времена владычества жужаней: алтайцы умели обращаться с огнем и выплавлять железо, что в ту эпоху было чем-то вроде шаманства, и, кроме того, они делали оружие. Получив независимость, тюркюты стали продавать железные изделия византийцам.
Даже если оставить в стороне тюркские черты этих рыжеволосых людей со светлыми глазами, которых часто сравнивали с аламанами и викингами, вряд ли можно говорить о том, что существует общий, собирательный портрет тюрков, жителей Верхней Азии, – настолько они стали метисами по причине разноплеменных браков, связей с рабынями-наложницами и стремления их правителей брать в жены чужеземных принцесс, в частности китайских. Однако тюрки отличались сильно выраженным общим типом, и черты лица и телосложение этих людей вызывали у иностранцев живой интерес, смешанный со страхом. Их облик производил неизгладимое впечатление на жителей Запада. Марцеллин отмечал их «коренастое телосложение, огромные верхние конечности, непропорционально крупную голову». Апполинер подчеркивал особенность носа – «бесформенный и плоский, глаза, глубоко сидящие в орбитах, как в пещерах», откуда «исходит пронзительный взгляд, охватывающий далекие пространства».
