Самым высшим ее выражением является Тенгри, Бог-Небо. Он – голубой, вечный, высокий, могучий, созидающий или несозидающий; это Вселенная, которая «сформировалась» или «была создана». Он распоряжается, оказывает давление на людей и не знает иного наказания, кроме смерти. Это, конечно, трансцендентная фигура, но к нему могут иметь доступ суверены, шаманы и птицы – души мертвых, причем он служит для последних местом пребывания; Тенгри также может прийти к человеку через своих посланников, орлов и соколов, через лучи света, которые дают жизнь и оплодотворяют женщин.
Второстепенные божества, с трудом отличаемые от высших духов, действуют параллельно Тенгри, могут иметь с ним связь, как, например, богиня Земля, которая дает ему кров, совокупность «духов земли и священных вод», плацентарная богиня Умай, покровительница новорожденных, и Од Тенгри, бог времен, вероятно отличающийся от Неба или являющийся одним из его проявлений. Другие, по крайней мере в ту эпоху, никогда не упоминаются вместе с ним и даже не всегда появляются в тюркских текстах. В частности, только из иностранных источников и более поздних текстов мы знаем Луну и Солнце, Венеру, Гору, особенно священную гору Отюкен, космическую ось, центр мироздания; Великое Древо и совокупность деревьев, т. е. рощу, лес; опять-таки лес Отюкена; очистительный огонь и хранитель очага, альтер эго шамана, также подверженный трансу и дым которого, как и шаман, может достичь Неба; бог Порога и все неидентифицируемые божества, проявления жизни, объекты, имеющие «нумен», души вещей, которые, возможно, начиная с этого времени превращаются в идолов.
Если волк, тотем семейства Ашины, становится Великим Предком, тогда как остальные тотемы теряют свои очертания, то животный мир в целом сохраняет свою интегральность, будучи «всем другим и всем подобным» и обладающим сверхъестественными возможностями, превышающими возможности человека. Его помощь абсолютно необходима – нужно, чтобы животные давали себя стричь, доить и убивать, и они это делают, потому что совершают тем самым ритуал; существуют ритуалы жертвоприношения по случаю первого приплода, охоты, казни, освящения, через которое определенные представители вида «остаются на свободе», т. е. не используются.
Культ, часто незаметный, выражается в молитвах, кратких восклицаниях, бескровных жертвоприношениях и повседневных жертвенных возлияниях, в жертвоприношении Небу и другим божествам, главным образом в виде заклания лошади, иногда совершаемое на специальном колу; для этой цели брали и других животных, а также собак (у булгар). Эти жертвоприношения служили для поддержания установленного порядка: чтобы не обрушилось небо, чтобы не провалилась земля, а стада продолжали жиреть и дети рождаться…
Погребальные церемонии и поминовения мертвых – это, вероятно, самые важные элементы ритуала. Способ захоронения изменился в эпоху владычества тюркютов: раньше был обычай сжигать мертвых, теперь их хоронят в земле, пишут китайские источники. Сожжение, эксгумация и подвешивание трупов на дереве – все эти способы мирно сосуществовали, поскольку речь шла лишь о технических деталях при одинаковом результате: мертвое тело или основная его часть – кости – хранились до двух единственных дней в году, когда можно было исполнить погребальную церемонию – когда опадали листья и когда они распускались. Похороны сопровождались пышными процессиями, а когда хоронили принца, вассалы и союзники присылали делегации. Все присутствующие должны были участвовать в таких похоронах: они толпились вокруг мертвого тела, брили себе головы, царапали себе лица, громко оплакивали умершего и рассказывали о его подвигах. Потом все совершали общую торжественную трапезу. В могилу закапывали вещи, необходимые для другой жизни, – коней, рабов, жен. Однако начиная с тюркютских времен вдову уже не убивали и предпочитали выдавать ее за брата или сына покойного, которые должны были сохранять ее для того, кто умер. День смерти также отмечался через сорок дней после захоронения и год спустя.
Как и все живое, человек – это одновременно единственный в своем роде и множественный феномен. Его души находятся в определенном месте и одновременно повсюду. Души находятся вне его, в его крови, костях, дыхании, бродят в его теле, и каждая из них может жить в двух разных местах: на небе, где «мертвый пребывает как среди живых», в «тотемном месте предков», в могиле, в знамени, в «балбале», перевоплощаться в другое тело или в то же самое, только оживленное, которое они покинули, или бродить как тень, пугая живых.
Этики здесь почти нет, и зачастую она далека от того, что мы называем моралью. Запрещается нарушать табу или порядок, освященный ритуалами. Нельзя «пачкать» воду, огонь, нельзя требовать от природы больше, чем она может дать, нельзя оскорблять, пусть даже ненамеренно, своих господ. Первая заповедь – подчиняться кагану, гаранту космического порядка, и верно служить ему. Сдаваться врагу – это коллективное преступление, которое влечет за собой коллективное наказание, как показывает исторический опыт. Преступления считаются таковыми и влекут за собой наказания, только если преступления совершены внутри общины, к которой принадлежит преступник. Убийство, кража, адюльтер, насилие не считаются преступлениями, если они совершаются в отношении врага или чужака, но не гостя. Нельзя нарушать данное слово или клятву – это тяжелейший грех, и верность торжественному обязательству остается одной из основных черт тюркских обществ.
Какой бы сильной ни была национальная религия (а говорит о ее силе то, что она сохранилась с немногими изменениями до наших дней), являющаяся преимущественно мистикой, она остается открытой для других людей. Однако она придает некоторым ритуалам особое значение, что бывает препятствием для новых адептов, и история подтверждает этот факт. Здесь кроется источник конфликтов, но религиозные войны – это не тюркское изобретение: как правило, тюрки старались обойти углы и найти компромисс в спорных вопросах, твердо стоя на том, что может быть принято другой стороной. Все дело в том, что у тюрков есть неукротимая тяга к универсальным религиям.
Бугутская надпись, которая свидетельствует о согдийском влиянии на тюрков, также указывает на влияние буддизма. Бумын-каган здесь представлен как приверженец этой доктрины: когда однажды вызвали его дух, покойный приказал своим наследникам основать новый монастырь. Это доказывает, что Бумынкаган принял буддизм, по крайней мере формально, и здесь нет ничего удивительного, если только речь не идет о простом невежестве. Хорошо известно, что буддизм, рожденный в Индии, сделал Центральную Азию одним из путей своего проникновения в Китай, построил там прочные форпосты и послал по всем главным дорогам индийских, парфянских миссионеров уже во II в. Некоторые из них оставили свидетельства о том, как их приняли тюрки. Жинагупта, который жил среди племен ту-кю с 574 по 584 г., беспрепятственно проповедовал им свое учение. Прабхакарамистра (626 г.) учил их закону. Хьюань Цанг неустанно восхвалял добродетели своих хозяев и их учтивость. При таком отношении буддисты спасались от преследований китайцев у тюрков так же, как в свое время евреи бежали от византийских погромов к хазарам. Таким образом, тюркский буддизм существует начиная с VI в., но не играет сколько-нибудь значительной роли и остается поверхностным, ничего не меняя ни в образе мышления, ни в образе жизни. Источники убедительно подтверждают сохранение туземных верований, которые разделяются массами и уважаются правящими классами: на «буддистской» стеле в Бугуте в скульптурном виде изображен языческий миф о происхождении, к этой стеле ведет длинная аллея традиционных балбалов. В VIII столетии, несмотря на склонность Бильге-кагана к индийской религии, которая выражается в его желании построить монастырь в городе его мечты, его министр Тонюкук смело, как пишут китайские историки, отговаривает правителя от этой затеи, аргументируя такими словами: «Будда и Лао-Цзы учат людей мягкости и униженности. Но воинам не подходят такие науки».
