Одного из бродяг, не ожидавших сопротивления, он ударил ногой в пах, на время исключив его из числа возможных соперников, однако другой, находившийся ближе, успел нанести Люгеру удар в голову.
Боль и кровь из рассеченной брови ослепили Слота. Спустя мгновение он ощутил сильный толчок в грудь и понял, что защитный жилет принял на себя удар воровского ножа. К тому времени левая рука Стервятника уже сжимала рукоять выхваченного из ножен кинжала, и он наугад нанес удар, который пришелся во что-то мягкое и податливое.
Хрип и липкая жидкость, брызнувшая на руку, свидетельствовали о том, что Люгер не промахнулся. Бродяга рухнул на землю, а Слот вскочил на ноги, поспешно вытирая с лица кровь. Однако второй вор все еще лежал, скрючившись, и даже не пытался отползти. Его затравленный взгляд был прикован к потемневшему кинжалу, мерцавшему в руке Люгера.
Стервятник не прикончил его, хотя отдавал себе отчет в том, что оставляет в живых подлого и совсем не великодушного врага. Вероятность встретиться с бродягой еще раз в многолюдном городе была очень невелика, а угроза не уравновешивала греха, которым являлось, по мнению Люгера, убийство беззащитного человека, пусть даже пытавшегося его обокрасть.
Стервятник старался по мере возможности не усугублять своих и без того немалых прегрешений. Он был суеверен и считал излишним дразнить силы, которые могли потревожить и призвать к ответу его бессмертную душу в запредельном царстве теней.
Он выругался, вытирая о платок лезвие кинжала, и растворился в черной тени высокого забора.
* * *
По положению звезд он определил, что был исход ночи. Предрассветное оцепенение разливалось вокруг. Люгер шел по узкой улице между полуразрушенными домами, и эта улица могла находиться где угодно. Архитектура не слишком отличалась от той, которая казалась ему привычной. Город был безлик и неузнаваем в темноте. Несмотря на опасность преследований, Слот предпочел бы все же, чтобы это был Элизенвар. В таком случае он мог надеяться на возвращение в свое поместье, свое логово, в котором никто не посмеет его потревожить. Впрочем, теперь он сомневался и в этом.
По мере того как в голове у него прояснялось, Люгер все яснее осознавал чудовищность свалившегося на него груза. Его разум отказывался принять то, что сейчас казалось кошмаром. Стервятник знал достаточно о магии и зельях, творящих видения, чтобы сразу, без доказательств реальности произошедшего, отправиться на поиски Звезды Ада.
Решив, что он достаточно удалился от места, где совершил убийство, Люгер притаился под каменной аркой, ведущей в проходной двор, и стал терпеливо ждать рассвета.
Здесь у него было довольно много времени, чтобы оценить положение, в котором он оказался. Теперь оно представлялось ему не таким уж безнадежным. Но не следовало забывать о слугах Геллы Ганглети, которые могли оказаться настойчивее, чем он думал. Его имя и положение не были известны никому из посетителей таверны «Кровь Вепря», не знали Люгера также хозяин и прислуга, кроме, конечно, Сегейлы, а Сегейла была теперь недоступна, как сам Фруат-Гойм. Он поймал себя на том, что в глубине своего существа уже не сомневается в этом.
При мысли о случившемся Люгер ощутил новый приступ суеверного страха и неизвестную ему ранее пугающую пустоту. Это чувство пустоты не имело ничего общего с жалостью к себе или даже с болью утраты. Оно было гораздо более гнетущим и нестерпимым; оно не оставляло выбора. С ним нельзя было жить долго. Именно тогда Люгер впервые убедился в том, что магистр Глан говорил правду, – уделом Стервятника теперь были поиски или смерть…
После этого ему даже стало немного легче. Он смог думать о некоторых других вещах и внезапно ощутил зверский голод. Со всей доступной ему сейчас радостью он встретил первые лучи серого утреннего света и побрел по еще пустынным улицам в поисках ориентиров, которые подсказали бы ему, где он находится.
…Было ли реальным все произошедшее? Реальны ли склеп Гадамеса, земмурское подземелье, Шаркад, город теней и магистр Ложи Нерожденных? Как он сам оказался во Фруат-Гойме (если то был Фруат-Гойм), и сколько времени прошло с тех пор?..
От этих и десятков других вопросов раскалывалась голова. Еда и постель – вот все, в чем он сейчас нуждался. Крылья могли бы быстро донести его до поместья, но каждое превращение отбирало слишком много сил и стоило очень дорого. О цене, которую придется заплатить когда-нибудь позже, Люгер старался не задумываться – это была печальная неизбежность, уравновешивающая спасительные чудеса превращений…
Он дошел до перекрестка улиц и встретил мусорщика, уныло ступавшего рядом с не менее унылой клячей. Кляча тянула за собой повозку, нагруженную мусором, и, видимо, знала дорогу не хуже хозяина. Мусорщик скользнул по Люгеру робким настороженным взглядом и тотчас же отвел глаза. Стервятник заговорил с ним и не без удовлетворения выяснил, что находится вблизи южной окраины Элизенвара. Но когда он осведомился о том, какой нынче день, месяц и год, мусорщик испуганно посмотрел на него и поспешно погнал клячу прочь. Слот не стал догонять наглеца; по крайней мере теперь он знал, что делать.
Разыскать постоялый двор было делом получаса. Здесь Люгер действовал более осторожно и выяснил, что отсутствовал девятнадцать суток. Слот мало интересовался географией, однако сомневался в том, что за это время можно достичь Земмура пешком или на лошади и вернуться обратно, даже если двигаться без остановки. Но тут могла быть замешана магия и, значит, ни о чем нельзя судить наверняка…
Тайви изрядно застоялся в стойле, хотя и выглядел вполне благополучно.
Он приветствовал хозяина тихим ржанием и дрожью, пробегавшей по мощному телу в предвкушении скачки. Люгер не стал его разочаровывать.
Оседлав Тайви и рассчитавшись с хозяином постоялого двора, он поскакал в свое поместье. Выехав из города, Стервятник направил коня в лес, и тот понес его к дому кратчайшей, хотя и трудной дорогой.
* * *
Радости Газеуса, погруженного в уныние последние девятнадцать дней, не было предела. А Слот многое отдал бы за то, чтобы узнать, как пес вернулся невредимым с городского кладбища.
Старая кормилица при появлении хозяина не выразила ни малейшего удивления – привыкшая еще к сумасбродствам Люгера-отца, она давно смирилась и с длительными отлучками сына. Добродушно ворча что-то себе под нос, она отправилась в погреб за окороком и вином.
Молодая служанка была не столь опытна. Стервятник давно внушал ей что-то вроде суеверного страха, и сейчас она смотрела на него, как на покойника, вернувшегося с того света. Она пришла в себя только тогда, когда принялась расчесывать длинные спутанные волосы Люгера и убедилась в том, что перед ней – действительно хозяин из плоти и крови.
А вот тот обнаружил, что не может расслабиться даже в стенах своего родового поместья. Лицо магистра Глана преследовало его как неотступный кошмар, и тяжким грузом лежало на сердце воспоминание о Сегейле и ласкавших ее темных руках оборотней.
Отобедав, он уединился в библиотеке, но недолго оставался в одиночестве. Газеус, единственный, кому было дозволено нарушать покой хозяина в любое время дня и ночи, вошел в библиотеку, толкнув головой дверь. Теперь пес выглядел настороженно. Он тщательно обнюхал Люгера, глухо ворча, и лег в углу, а не у ног человека, как это было всегда.
