Эти свидетельства крестьян Домреми вводят нас в мир народной религиозности, которая представляла собой своеобразный сплав христианского вероучения с обычаями и верованиями, уходящими своими корнями в глубокую языческую древность. В последнее время этот мир все больше привлекает к себе внимание исследователей (6, 14–19, 55–66), но мы не можем сейчас в него углубляться, чтобы не отклониться слишком далеко от нашего главного сюжета. Отметим только, что пи о каком своеобразии поведения Жанны здесь, конечно, говорить не приходится: плетя венки под «деревом фей» и украшая ими статую богородицы, она поступала так же, как множество{44} ее сверстниц на протяжении столетий — до нее и после. Феи поселились в долине Мааса задолго до того, как туда пришли христианские миссионеры. Они напоминали о себе на каждом шагу в названиях деревьев, источников, ручьев, гротов, замков, даже монашеских скитов (на карте окрестностей Домреми еще в начале XX в. значился le Moutier de Fees) (65, 55). В мировосприятии современников Жанны элементы анимистического сознания мирно уживались с верой в Христа, Деву Марию и святых. Венки, сплетенные под «деревом фей» и венчающие статую пречистой девы, — вот своего рода символ народной религиозности.
Ни у Жанны, ни у ее односельчан феи никак не ассоциировались с нечистью и ведовством. «Спрошенная (на тайном допросе 17 марта), считалась ли та ее крестная, которая видела фей, благоразумной женщиной, отвечала, что она слывет женщиной вполне порядочной, не ворожеей и не ведьмой. Спрошенная, верила ли она до сегодняшнего дня, что феи — это злые духи, отвечала, что она об этом ничего не знала» (Т, I, 168, 169).
На процессе реабилитации свидетели, говоря о «дереве фей», не выделяли Жанну из общей массы молодых людей; и в этом отношении она была для них «такая, как другие». Но со временем, когда никого из тех, кто водил с ней хороводы, не останется в живых, феи покинут свое жилище, и легенда свяжет столетний бук с громким именем Жанны-Девы. И подобно тому, как появлялись в различные времена «дуб Карла Великого» или «дуб Петра Первого», близ Домреми в начале XVI в. появилось «дерево Девы». В 1547 г. о нем упомянул в «Древностях бельгийской Галлии» верденский священник Ришар де Вассенбург: местные жители уверяли его, что под «деревом Девы» никогда не идет ни дождь, ни снег (107, 472). Спустя треть века, Монтень, как мы знаем, видел «дерево Девы», но не нашел в нем «ничего примечательного».
Деревья живут дольше людей, но и их не щадят войны. «Дерево Девы» погибло во время одной из опустошительных войн середины XVII в.
А «источник Девы» существует в Домреми и поныне.
Через Домреми проходили две границы. Одна — между Французским королевством и герцогством Лотарингия, {45} входившим тогда в состав Германской империи; рубежом здесь была река Маас, на левом берегу которой расположена родная деревня Жанны. Вторая — между собственно королевским владением в герцогстве Бар (Ваrroi mouvant) и той частью герцогства, которая являлась феодом Империи. Рубежом служил безымянный ручей, пересекавший Домреми поперек, с запада на восток, и впадавший в Маас.
Дом Жака д'Арка стоял на северной, «королевской», стороне. Обитатели этой части деревни были лично свободными людьми, феодальными держателями земли, чьи обязанности по отношению к непосредственному сеньору, каковым для них являлся король, практически сводились к выплате определенного, строго фиксированного побора (ценза). Однако их соседи, жившие буквально в нескольких шагах, за ручьем, находились в личной зависимости от сеньоров Домреми и подвергались гораздо более интенсивной феодальной эксплуатации. Подобный контраст был, впрочем, нередким явлением в средневековой деревне.
«Королевская часть» Домреми управлялась из Вокулера — укрепленного города и центра судебно-административного округа (кастелянства), расположенного в восемнадцати километрах к северу. В интересующее нас время вокулерское кастелянство было единственной территорией на востоке Франции, которая оставалась под властью дофина Карла. Долгое время историки недоумевали, почему ни англичане, ни бургундцы не смогли ликвидировать этот островок. Современники связывали это с энергичной деятельностью капитана Вокулера (начальника гарнизона крепости) Робера де Бодрикура. То был, по словам «Хроники Девы», «отважный рыцарь, державший сторону [французского] короля. Собрав в своей крепости множество храбрых солдат, он воевал как с бургундцами, так и с прочими противниками короля» (Q, IV, 205). Недавние археологические исследования показали, что Вокулер представлял собой мощную крепость, для овладения которой требовались столь крупные силы, какими ни Бедфорд, ни Филипп Бургундский в этой части Франции не располагали (20). Известно, что летом 1428 г. большой англо-бургундский отряд под командованием Антуана де Вержи осадил Вокулер; Бодрикур был вынужден подписать капитуляцию, которая, однако, так и {46} осталась на бумаге: осаждающие не располагали достаточными средствами, чтобы заставить капитана сдать крепость.
Родной край Жанны не знал оккупации, но война его не пощадила. Население кастелянства испытало все бедствия феодальной анархии и солдатского разбоя. Из-за Мааса нападали банды лотарингских дворян, которые делили с бретонцами печальную славу первых грабителей на свете (82, LХП), а в те разбойничьи времена заслужить такую славу было совсем не просто. С ними соперничали шайки головорезов, находившихся на службе у местных сеньоров. Окрестности Вокулера подвергались также частым и опустошительным набегам бургундцев, а летом 1428 г., незадолго до начала борьбы за Орлеан, гарнизон Вокулера выдержал, как мы знаем, длительную осаду.
Не избежала общей участи и родная деревня Жанны. В 1423 г. Робер де Саарбрюккен, сеньор де Ком. мерсн, заключил с жителями Домреми и Гра соглашение, обещав им защиту и покровительство в обмен на 220 золотых экю. Это была огромная по тем временам сумма, и, когда опекаемые слегка помедлили с выплатой, разгневанный «покровитель» совершил налет на большой крестьянский обоз с сепом и лесом, выручив от продажи добычи более половины платы за «охрану и защиту» (82, 359–360). Спустя два года банда солдат-наемников, возглавляемая дворянином Анри д'Орли, напала на Домреми и Гре, разграбила деревни и угнала скот. Крестьяне лишились главного источника средств существования. Владелица южной части Домреми Жанна д'Орживиле обратилась к своему родственнику, могущественному в этих краях графу Водемону, и тот снарядил погоню. Люди Водемона настигли похитителей более чем в ста километрах от места преступления, почти у самого замка Дулеван, владельцем которого был глава банды. При виде вооруженных слуг графа бандиты разбежались, и отбитый скот был возвращен крестьянам (82, 275–279).
Известно также со слов самой Жанны и ее односельчан, что жители Домреми бежали однажды «из страха перед бургундцами» в соседний город Невшато, за стенами которого они укрывались в течение двух недоль. Вернувшись, они нашли дома разграбленными, а церковь. сожженной. Этот эпизод биографы относят к лету 1428 г. {47} и связывают его с только что упоминавшейся осадой Вокулера.
Все эти факты необходимо, конечно, учитывать, говоря о возникновении замысла Жанны. Однако не следует преувеличивать их значения и тем более полагать, что какое-то событие сыграло здесь решающую роль. В этом убеждает нас вся история изучения «феномена Жанны», которая изобилует неудачными попытками обнаружить некий тайный импульс, ее «миссии».
