Следует заметить в этой связи, что эпоха Возрождения вообще плохо представляла себе Жанну д'Арк, которая казалась людям этой эпохи слишком «средневековой». Ее история в это время питает не столько ученую мысль, сколько массовое сознание. Не случайно в XVI в. Жанна становится излюбленным персонажем популярных исторических сочинений «для массового читателя», причем в этом персонаже обычно с трудом угадываются черты реального исторического лица.
И все же, как бы ни были подчас смутны представления об Орлеанской деве, само появление этого названия знаменовало важную веху в демифологизации образа {21} Жанны д'Арк. В самом деле, если в господствовавшее прежде понятие «Дева» вкладывался преимущественно мистический смысл, то с понятием «Орлеанская дева» уже в большей степени связывалось представление об историческом персонаже. Характерно, что до начала XVII в. мы вообще не обнаруживаем никаких попыток объяснить происхождение различных прозваний Жанны, и частности, почему она была прозвана «Девой». Современники Жанны и их ближайшие потомки не испытывали потребности в рациональном объяснении этого прозвания, поскольку в нем самым непосредственным образом отразилось их собственное отношение к «феномену Девы», прямое восприятие и переживание этого феномена как чуда. Потребность в таком объяснении пришла гораздо позже, когда само это прозвание и связанное с ним отношение отошли в прошлое.
В 1612 г. в Париже был напечатан «Краткий трактат об имени, гербе, происхождении и родне Орлеанской девы и ее братьев»; его второе издание появилось в 1628 г. Автором этого любопытного сочинения был крупный судейский чиновник, генеральный адвокат Палаты косвенных сборов (а в 1628 г. и королевский советник) Шарль дю Лис — праправнук младшего брата Жанны Пьера. Подробно разбирая генеалогию семьи д'Арк-дю Лис, он впервые коснулся вопроса о происхождении термина «Орлеанская дева».
Шарль дю Лис предложил следующую схему эволюции прозваний своей знаменитой прабабки. Сначала, сразу же после того как она была принята королем и получила разрешение носить оружие, ее прозвали «Девой-Жанной» или «Девой из Домреми» «в знак признания ее доблести и великого уважении к ее чистоте». «Но после се великих и чудесных ратных свершений, среди которых снятие осады с Орлеана, покорение Труа и многие другие, а также после коронации короля в Реймсе она была названа общим гласом „Девой Франции", как это явствует из многочисленных документов того времени. А затем историки, которые особенно подробно останавливались на осаде Орлеана, главная заслуга и честь в снятии которой приписывалась ей, отметили ее особым титулом „Орлеанской девы", каковой титул остается за ней и поныне» (49, 7). Намерения автора «Краткого трактата» ясны: глухо ссылаясь на мифические {22} документы, он хочет вернуть Жанне прежний громкий «титул» «Девы Франции», который она якобы получила еще при жизни со всеобщего одобрения взамен искусственно придуманного некими «историками» более позднего и узкого «титула» «Орлеанской девы». Однако в этом тексте для пас представляет интерес не столько конкретное объяснение того или иного «титула» Жанны, сколько самый принцип рационально-исторического объяснения. За этим принципом стоят отмеченные выше важные изменения в восприятии личности Жанны.
Немногочисленные исследователи, занимавшиеся вопросом о появлении термина «Орлеанская дева», связывают это понятие с местным культом Жанны в Орлеане (30; 57, 152). Известно, что сразу же после освобождения там стали ежегодно отмечать это событие торжественной процессией; эта традиция сохранилась до наших дней. В начале XVI в. на Орлеанском мосту был сооружен первый памятник Жанне д'Арк (31, 71–72). Орлеан был единственным городом, в котором память о Жанне постоянно поддерживалась и материально воплощалась; естественно, что и само представление о Деве все более ассоциировалось с тем местом, где она совершила свой первый подвиг.
Выше уже отмечалось, что мы не знаем достоверных изображений Жанны. Существует, однако, множество ее позднейших «портретов», которые обладают немалой ценностью с историко-психологической точки зрения, так как дают возможность судить о том, какое представление о героине доминировало в каждую данную эпоху. Особенно интересен в этом отношении так называемый «портрет эшевенов», хранящийся ныне в Историческом музее Орлеана. Его автор неизвестен. По одной версии, этот портрет подарил Орлеану в 1575 г. герцог Анжуйский, будущий король Генрих III, по другой — он был выполнен в 1581 г. по заказу самих эшевенов (членов магистрата). Эти даты, а также надпись на портрете («К портрету Жанны из Вокулера, Орлеанской девственницы») позволяют рассматривать «портрет эшевенов» как самую раннюю иконографическую интерпретацию Жанны в образе Орлеанской девы.
Первое, что обращает здесь на себя внимание, — это чисто светский характер образа. В изображении начисто отсутствуют какие бы то ни было атрибуты, указывающие на божественный источник миссии Девы или мистическую{23} природу изображаемого персонажа. И хотя латинская надпись внизу картины утверждала в самой категорической форме, что Дева была послана для спасения отечества богом, а не человеческим «ухищрением», эта мысль никак не раскрывалась художественными средствами.
На холсте, выставленном в Орлеанской ратуше, первые зрители-горожане видели спою современницу, принадлежащую, судя по костюму, к тому же общественному кругу, что и они сами. Только поднятый изящным жестом меч и плюмаж на шляпе (в то время атрибут мужского военного костюма, символ чести и победы) отличали изображение девушки-воина от обычного женского портрета, причем если меч и шпомаж указывали на воинские доблести Девы, то платочек, который она сжимала в левой руке, подчеркивал ее женскую природу (71, 35, 36). Если принять во внимание, что к этому времени орлеанцы привыкли видеть изображение Девы на памятнике и на городском знамени рядом с Христом, богоматерью и святым покровителем города, то новаторский характер «портрета эшевенов» станет особенно заметным. Этот портрет, так же как и само понятие «Орлеанская дева», с которым он был тесно связан, свидетельствовал о демифилогизации образа Жанны д'Арк.
Признанный в качестве официального портрета героини «портрет эшевенов» сопутствовал «Орлеанской деве» на протяжении всего того периода, когда это выражение употреблялось в качестве главного прозвания Жанны, второго ее имени (71, 36). А этот период охватывает ни много ни мало как почти три столетия. Лишь в середине прошлого века «Орлеанская дева» исчезает с титульных листов книг, посвященных французской героине. Такое длительное существование этого выражения объясняется различными причинами. Здесь — и могущественная власть традиции, и влияние эстетических вкусов барокко, классицизма и романтизма, которые, несмотря на всю свою несхожесть и взаимное отрицание, в равной мере чурались «прелести нагой простоты», тяготея к возвышенному [1] Главную же причину устойчивости этого прозвания {24} Жанны нужно, по-видимому, искать в том, что, будучи по сути дела метафорой, содержавшей в себе немалый элемент иносказания, неопределенности, даже загадочности, оно как нельзя лучше соответствовало тому до-научному, во многом еще мифологическому этапу в представлениях о героине, конец которому был положен только в 1840-х гг. публикацией основного свода относящихся к ней источников. Именно тогда завершилась де-мифологизация «Орлеанской девы» и Жанна д'Арк окончательно обрела черты реального исторического лица.
