18 апреля. Геринсвальд.
Вот что значит путешествовать быстро; ничему не успеваешь порадоваться. Я проскакал прелестные деревни Силезии, едва успев полюбоваться красотой их обитательниц, изяществом и аккуратностью их нарядов; потом пересек огромные горы, перерезывающие всю Саксонию; мои глаза наслаждались самыми роскошными видами природы; наконец, позавчера я увидел прекрасно обработанные поля и сады по дороге к Дрездену, восхищался каштановыми аллеями, украшающими его предместья, полюбовался великолепным мостом и пейзажами, открывающимися с него, видел большую площадь, шумный и оживленный рынок и пеструю толпу, его заполнявшую; посмеялся над портшезами; восхищался женщинами – и не успел запечатлеть ничего из понравившегося мне.
Я прибыл в Дрезден совершенно разбитый усталостью. Мне сказали, что в итальянской опере идет «Весталка»,
[410] рассказали о картинной галерее, о тысяче живописных мест, В восторге я улегся спать, полный планов и мечтаний; утром меня разбудил бой барабана. В городе распространилась ложная тревога, говорили, что пруссаки потерпели поражение, и нам было приказано поспешно выступать. Мы сделали сегодня шесть миль и столько же обещают нам назавтра. Черт побери, без слуг, без лошадей, без необходимых вещей, валясь с ног от усталости, я более чем когда-либо ощутил тяготы военной службы. Проделанные сегодня три мили показались мне десятью. Но вечер хорош, и я уже забыл утренние неприятности. Выяснилось, что тревога была ложной, мы идем теперь по дороге на Эрфурт; здоровье светлейшего улучшается.
[411] Я почти утешился и надеюсь скоро восстановить привычку к походам и найти себе развлечение.
20 апреля. Первый бивак в Эшфельде.
Вчера мы сделали три мили, и, хотя переход всегда бывает очень утомителен, когда потеряешь привычку к маршам, я нашел, чем развлечься, так как мы пришли на стоянку очень рано. Ничего, что нас так много вместе; среди людей, связанных дружбой, всегда находится место веселью. Я много смеялся, сделал несколько визитов и собирался весело завершить вечер, несмотря на ужасную погоду, продолжающуюся уже несколько дней, когда нам объявили, что мы станем здесь лагерем. Так как я не выспался, то улегся, не раздеваясь, на овчине и заснул в ожидании приказа о выступлении. Сегодня в пять часов утра мы прошли с полверсты до этой равнины. Вот я и снова на биваке, не прошло и двух часов, как я так со всем освоился, словно провел здесь всю жизнь.
Сегодня вечером мы выходим, чтобы пройти еще две мили. Вот последствия нераспорядительности тех, по чьему приказу мы ночуем в палатках. Вместо того чтобы хорошо отдохнуть в деревне, где нас были готовы охотно принять, а потом выйти в свое время и совершить этот переход, устроили ужасную неразбериху: солдаты одеваются, разбивают лагерь, все устраивают, а когда уже можно наслаждаться плодами своих трудов, приходится все бросать и двигаться дальше. Крестьяне тоже совершенно сбиты с толку: у них требовали доставки сена, соломы, мебели, а все это оказалось ненужным.
24 апреля. Лагерь в Герсдорфе.
Мы еще не знали, по какой причине нас заставили покинуть Дрезден, как 21-го вся армия оказалась в виду врага у Вейзенфельда-на-Заале. Накануне Винценгероде имел некоторое преимущество. 21-го вся армия участвовала в действиях. Мы атаковали французов, стоявших за рекой. В течение всего дня наши войска одерживали успехи. Французы, подталкиваемые сзади, уже видели себя вынужденными перейти Заале, как вдруг к вечеру Витгенштейн покинул поле битвы; командовать было некому, никто не знал, на что решиться. Вражеская батарея, расположенная справа от нас, нанесла нашей армии значительный урон; город был в наших руках, но плохо защищен; вот почему этот день закончился, можно сказать, поражением. В 6 часов нас повели под огонь. Если бы Лавров решился пойти на риск, он поставил бы нас под городом, правильно разместил бы батареи, и поле боя осталось бы за нами, но… боязнь ответственности – страшная болезнь. Он не сделал никаких распоряжений и велел отвести войска. Французы сами понимали, что победа осталась за ними только потому, что мы ее так любезно уступили. Пруссаки захватили Иену и Лейпциг, а мы поспешно отступаем к Дрездену. Неприятель сейчас находится в 12 верстах от нас, и пруссаки покинули недавно занятые ими города. В жизни я не встречал такой нерешительности, растерянности, такого обилия ложных слухов. Мы одержали победу – и бежали, как трусы. Мы воспрянули духом – и впали в отчаяние.
Я чуть было не пострадал в этом походе больше всех. Моя повозка отыскалась только сию минуту. Но раз уж она здесь, я утешился.
Итак, я еще один раз участвовал в сражении. Правда, вчера это продолжалось только три часа, картечи было мало, пуль много, ядер совсем не было, но все-таки я ощутил разницу между этим боем и первым.
Во все время сражения я находился наверху. Я бы помчался вперед, если бы только мог: меня уже не сковывала неуверенность, которую я испытал в Бородинском бою; когда вечером высылали стрелков в охранение против возможных атак неприятеля, я всей душой желал счастья попасть в их число. Ночь, однако, прошла спокойно, и я вернулся на место, не сделав ни единого выстрела.
Наше отступление было мучительным. Большой переход, страшная жара, а я еще без багажа, без экипажа, так что трое суток мне пришлось питаться одним черным хлебом, спать, завернувшись в шинель, и все время идти пешком.
2 мая.
Уже 15 дней, как я вернулся, и 15 дней ничего не делаю. Вот что значит провести три месяца в праздности и привыкнуть к досугу. Я пробовал писать, но мысли застыли; пробовал рисовать – ничего не выходило. К тому же после дела под Люценом мы отступали, пока не пришли сюда. Наконец, мы остановились, тут наши позиции, и никто не предполагает, чтобы мы подверглись нападению.
Мне пришлось много пройти пешком, последствия болезни меня еще не совсем покинули, я чувствовал вялость и ленился приняться за какие бы то ни было занятия. И все же я не скучал. Бивачная жизнь мне нравится не менее, чем в прошлом году. Удовольствия все те же самые, но они радуют и развлекают своим разнообразием. Музыка всегда собирает кружок любителей, встречаешь знакомых, можно отойти в сторону и побеседовать по душам или собраться в кружок, пошутить и посмеяться, и время проходит незаметно. Сейчас уже за полночь, а разговоры, весьма оживленные, еще продолжаются; я оставляю дневник, чтобы вернуться к беседе.
2 мая 1813 г. Лагерь у Бауцена.
Бивак под Бауценом
4 мая.
Мы стоим здесь уже три дня, и каждый день нам обещают атаку на неприятеля, В ожидании мы весело проводим время, каждую минуту находится какое-нибудь интересное занятие. Музыка, играющая до отбоя, собирает зевак; музыка, которая начинается в 9 часов вечера в нашей палатке, привлекает любителей. Вчера я не раз вспомнил счастливые времена Тарутинского лагеря; вся палатка была забита народом, любопытные толпились даже у входа, все были оживлены и веселы… Да сохранится Бауценский бивак в моей памяти, как и бивак в Шелоницах, а пока мы здесь предаемся веселью, да примут наши дела такой же счастливый поворот, как в прошлом году.
