Не могу воздержаться, чтобы не упомянуть о болезни Храповицкого, нашего горемыки. 8-го числа в Бризен-Голендере он себя чувствовал еще совершенно хорошо и говорил, что невозможно умереть скоропостижно, так как каждый человек, следя за собой, должен чувствовать приближение смерти, и он готов держать пари, что проживет еще несколько дней. На это я шутя заметил, что не решусь держать за него пари, потому что он завтра умрет. Когда я это сказал, Бринкен чихнул, а известно русское поверье, что сказанное правда, если кто-либо чихнет. Мы все расхохотались, уверяя Храповицкого, что он завтра умрет. Смеялся также и сам Храповицкий, но на другой день он заболел и с того времени не мог поправиться. Болезнь его довольно серьезна.
19 февраля. Среда.
Бринкен со мной обедал у моих братьев в Скальмерийцах.
20 февраля. Четверг.
Днем я был в Калише, а вечером – на балу у генерала Потемкина.
21 февраля. Пятница.
Мы были приглашены на обед к владельцу имения Венгри в Каково. Оттуда я отправился к Костомарову. Поляк, у которого он жил, не переставал жаловаться на повреждения и притеснения, которые ему причинил партизан Давыдов, проходя через его владения. Я был вынужден ему заметить, что наш авангард не получил еще приказа в отмену прежнего, по которому их считали обитателями страны нам враждебной, поэтому нельзя требовать, чтобы в разгар преследования неприятельских войск не пользовались случаем брать все нам необходимое, тем более что французы, их же союзники, не лучше с ними обходились.
Поляк признал, что действительно французы не щадили их, но что они имели право ожидать и надеяться на совсем другое обхождение со стороны войск императора Александра, благородство и великодушие которого славились. Наш диспут продолжался довольно долго и окончился изъяснением дружбы и преданности со стороны поляка. Я хорошо знал, чего мне держаться.
22 февраля. Суббота.
Несмотря на приглашение егерей, три версты расстояния и дурная погода вынудили меня отказаться от визита к ним. Я побывал у графа Аракчеева, чтобы передать письма на имя госпожи Б., обедал у Фукса
[150] и, не желая остаться на дворянском балу, возвратился в Венгри.
Погода была отвратительная, сильный ветер с градом заставлял закрывать глаза. Кучер сбился с дороги, и я возвратился домой совершенно измокшим, прозябшим и очень поздно. Что было бы со мной, если бы я отправился к егерям и вынужден был сделать шесть верст, т. е. три версты туда и обратно.
Зотов выздоровел и присоединился к нам.
23 февраля. Воскресенье.
Павел Храповицкий умер. Это тот самый Храповицкий, из-за которого возникла история с Криднером, который сказал Храповицкому: «Вы идете перед взводом как кукла», и хотя Храповицкий, опасаясь дурных последствий, старался отвлечь офицеров от этой истории, но терпения у офицеров уже не стало, и они ждали только случая, чтобы взбунтоваться.
Мое несчастное предсказание сбылось. Можно действительно стать суеверным.
Фельдмаршал дал бал в Калише, на который я тоже получил приглашение, но, не желая оставить Николая Храповицкого одного как раз в то время, как умер его брат, я остался с ним.
Как видно, судьба нашей компании не превышать числом шесть членов ее. Вчера умер Храповицкий, прибыл Зотов.
24 февраля. Понедельник.
Я должен был присутствовать на параде в Калише, но опоздал и очень обозлился, что напрасно совершил это путешествие, так как погода была убийственно скверная.
27 февраля. Четверг.
Сегодня состоялись похороны нашего несчастного товарища. Его похоронили в Скальмерийцах. После похорон я остался обедать у моих двоюродных братьев, которые стояли в этом же селе, и возвратился в Венгри только вечером. Старший Храповицкий,
[151] кавалергард, был очень удручен.
Март
1 марта. Суббота.
Я был в Калише, где получил через графа Аракчеева от г-жи Б. письмо, очень меня огорчившее. Она сомневалась в моей привязанности, думала, что я ее забыл, и поэтому посылала мне упреки. Я подозреваю, что кто-нибудь мне напакостил в ее глазах.
2 марта. Воскресенье.
Я был у обедни в придворной церкви. Его величество вчера причащался, а сегодня тоже присутствовал, вечером же уезжает в Бреславль, где находится прусский король.
Фукс, у которого я сегодня обедал, откровенно мне сказал, что не оправдывает поездку государя первым к королю, а находит, что нужно его ждать в Калише. Я с этим мнением не согласился, так как я находил, что если от этого страдает тщеславие государя, то этот поступок в своих глазах имеет еще больше цены, так как союз с прусским королем нам необходим. У его величества короля прусского более 150 тысяч человек под ружьем, а от этого отказываться нельзя в нашем положении. Мы очень малочисленны. Мы больше потеряли людей от переходов и болезней, нежели в сражениях.
Беседуя таким образом о политике, мы с Фуксом прогуливались по бульварам Калиша, которые очень хорошо содержатся. Они упираются в Просну, у которой разветвляются, одна ветвь идет по правому берегу, а другая по левому. Просна впадает в Варту в 15 верстах от Калиша по направлению к северо-востоку. Калиш, так же как и Вильно, окружен возвышенностями и виден только на близком расстоянии.
7 марта. Пятница.
Праздновали в Калише Св. Иосифа – это городской праздник. Я присутствовал у обедни в костеле. После я провел часть времени с Иваном, который был в Калише. Государь возвратился из своей поездки в Бреславль к 9 часам вечера.
9 марта. Воскресенье.
Моя сестра прислала письмо относительно своей квартиры, которое она просила меня передать графу Толстому,
[152] начальнику императорской квартиры. Рано утром я отправился в Калиш, исполнил поручение моей сестры, но его превосходительство мне сказал, что не имеет времени сейчас прочитать письмо сестры, а чтобы я за ответом пришел к нему позже. Я пошел в церковь к обедне, где был государь. По окончании богослужения я возвратился к графу Толстому, но он еще не имел времени. Черт знает, что это за человек? Ему нужен целый век, чтобы прочитать несколько строк. Во всяком случае, я решил дать ему 24 часа, может быть, за это время, он разрешится.
