Несмотря на всю тревогу накануне, ночь мы провели спокойно. В 4 часа дня вдруг заиграли все наши батареи в Собохлебене, и батальоны первой линии произвели залпы. Не зная в чем дело, мы были уверены, что сейчас начнется сражение, но скоро пришло донесение, что салютовали победу, одержанную шведским наследным принцем над французами у Виттенберга, о чем только что получен рапорт. 8000 пленных и 60 пушек достались в руки победителей. Не пропустили случая сообщить французам, находившимся против нас, эту весть: к ним послали парламентера предупредить, чтобы они не тревожились, когда услышат пальбу. Эта выходка совсем в духе французов. Вечером мы слышали ружейную перестрелку слева от нас, на лесных возвышенностях, но нас не беспокоили.
Сентябрь
3 сентября. Среда.
Как начальник караулов я отправился в Теплиц на 24 часа, где воспользовался гостеприимством Ламздорфа,
[206] флигель-адьютанта его величества и моего старого знакомого.
Во время дежурства мы обедаем всегда у дворцового коменданта, но никогда нам не отводят помещения, и так как в этих случаях единственное убежище, на которое мы имеем право, – гауптвахта, то всегда стараемся пристроиться у кого-нибудь из знакомых при императорской квартире. Впрочем, обеды у коменданта всегда доставляют удовольствие, во-первых, потому что хорошо кормят, а во-вторых, всегда можно узнать новости через видных людей, с которыми приходится обедать. Государь обыкновенно обедал с графами Аракчеевым и Толстым, а вся остальная его свита обедала у коменданта. Здесь-то мне и довелось слышать знаменитого перебежчика генерал-лейтенанта Жомини.
[207] Государь назначил его своим генерал-адьютантом, но не дал ему никакого командования. Жомини утверждал, что в армии Наполеона много грабителей и нельзя себе представить, какой в ней царит беспорядок.
4 сентября. Четверг.
Я спал как убитый до 7 часов утра. Комната у Ламздорфа несравненно удобнее, нежели палатка, в которую, однако, я возвратился по смене караула.
5 сентября. Пятница.
После обеда я отправился в наш корпус, чтобы повидаться с Николаем. Эти господа стояли между Теплицем и Собохлебеном. Они получили приказ быть наготове вступить в бой, а мы в Теплице ничего об этом не знали. Канонада снова приближалась, очевидно, наш авангард отступал. Однако по возвращении в лагерь я узнал, что наши отняли 12 пушек и взяли 2000 французов в плен. Генерал, взятый в плен, утверждал, что завтра нас атакуют два корпуса.
[208]
6 сентября. Суббота.
В ночь с пятницы на субботу войска австрийские и прусские безостановочно подвигались вперед, и на утро они образовали первую линию. К 9 часам утра неприятель атаковал Гелендорф, а к полудню наши заняли эту деревню и оставались в ней спокойно.
7 сентября. Воскресенье.
Как дежурный я провел весь день в Теплице.
Французы отступили за Петерсвальде. Наш авангард получил приказ не слишком выдвигаться вперед, чтобы не попасть в западню. На ночь я отправился к Пушкину и Зыбину.
[209]
8 сентября. Понедельник.
Я согласился исполнить просьбу моих хозяев провести у них еще одну ночь.
9 сентября. Вторник.
Мои сожители Бринкен и Храповицкий отыскали большой помещичий дом, никем не занятый и расположенный сейчас за нашим бивуаком, устроились в нем, и я к ним присоединился, возвратившись из города.
Генерал Моро, лишившийся обеих ног в сражении под Дрезденом, умер в Праге.
Мне довелось прочитать несколько писем из французской армии, перехваченных этими днями. Они убеждали, что в армии Наполеона царят беспорядок и уныние.
10 сентября. Среда.
До обеда я отправился в Штейбад, расположенный близко от Теплица. Воды те же, что и в городе, и мне доставило большое наслаждение там выкупаться.
11 сентября. Четверг.
Я обедал в Теплице у Зыбина. Граф Аракчеев, увидя меня на улице и полагая доставить мне удовольствие, объявил, что 15-го числа я получу золотое оружие за дело под Кульмом.
[210] Золотое оружие при 2000 пенсии было мне обещано генералом Потемкиным, следовательно, получить одно только оружие без пенсии было для меня обидно, так как к такой награде были представлены некоторые молодые офицеры, подпоручики, которые почти не нюхали пороха, между тем полковник Набоков, старше меня всего на год, принимавший самое незначительное участие в деле, представлен в генерал-майоры. Такая несправедливость меня очень обидела.
12 сентября. Пятница.
Моя досада не помешала мне отлично выспаться, и даже сегодня утром я был веселее. Все мои товарищи могли решить, как я выполнил свой долг, и все того мнения, что со мной поступили несправедливо. Это для меня бо́льшая награда, чем всевозможные ордена. Все это меня совершенно успокоило, и я пришел в хорошее расположение духа.
14 сентября. Воскресенье.
Я был в Теплице. Граф Аракчеев оставил меня обедать; это была особая благосклонность. За обедом были только граф, его доктор и я. Это признак дружбы.
15 сентября. Понедельник.
День начался торжественным богослужением. Государь и король прусский были в церкви, по выходе оттуда я пошел за Николаем, чтобы отправиться вместе на обед, который давала русская гвардейская пехота прусской гвардейской пехоте. Это пиршество происходило в огромном бараке, сооруженном специально для этого. Оба императора, король прусский, молодые принцы и вся их свита почтили этот праздник своим присутствием. Наша дружба с пруссаками крепла. Несчастный случай едва не омрачил веселья званых гостей. Вспыхнул пожар в доме, соседнем с бараком, в котором наши августейшие гости были уже за столом. Первой заботой было отвратить опасность от священных голов, и, как только эта опасность миновала, поспешили спасти обед, так как кухня помещалась именно в загоревшемся доме. Все кончилось, как мы желали. Барак был нетронут, и большая часть кушаний была спасена, но когда наши гости уехали и мы сели за стол, то мы заметили, что если нашими заботами спасли обед высочайших особ, зато наш пострадал, и мы очень плохо пообедали. Я возвратился домой в 7 часов вечера.
