Другой японский экономист, Сабуро Окита, ставший в 1980-е годы министром иностранных дел, в развитие этой модели предположил, что бедная страна может повысить свои технологии, перепрыгивая от одного продукта к следующему и при этом повышая наукоемкость. Первый летящий гусь (в данном случае Япония) преодолевает сопротивление воздуха за всех гусей, летящих следом, так что все они по очереди могут воспользоваться благами технологического прогресса. Много лет назад Япония начала производить недорогую одежду и достигла производительности, которая так резко подняла уровень жизни в стране (модель сговора), что ей стало невыгодно производить одежду Производство переместилось в Южную Корею, а Япония стала развивать производство телевизоров. Когда в Южной Корее вырос уровень жизни, производство одежды переехало в Тайвань, где существовало, пока и там не произошло то же самое — издержки производства стали слишком высокими. Производство переместилось в Таиланд и Малайзию, затем во Вьетнам. К тому времени многие страны использовали эту отрасль, чтобы повысить уровень жизни; все они прокатились вниз по крутой кривой производительности и стали богаче. Разумеется, для того чтобы играть в эту игру, необходимо, чтобы первый модельный гусь постоянно совершенствовал технологии.
Такую модель поочередного технологического развития не стоит путать с ее альтернативой — застойной колониальной моделью, которую мы называем тупиковой. Как мы видели на примере Гаити с его мячами для бейсбола, страна может остановиться в развитии, если продолжит специализироваться на технологически тупиковой деятельности. В случае технологического прорыва в ее области деятельности, в тупиковой модели бедная страна потеряет производство, как в примере с пижамами. В то время как Восточная Азия в ходе интеграции по большей части следовала принципу летящих гусей, экономические отношения Соединенных Штатов со своими соседями строились по тупиковой модели. Исторически сложилось так, что Канада последовала европейской модели ранней эмуляции, хотя многими фабриками владели американцы. Вопрос иностранной собственности — это всегда вопрос о том, какое производство иностранцы принесут в страну.
Теперь мы можем вернуться к основной теме этой книги. Разница в уровне жизни в богатых и бедных странах 250 лет назад выражалась пропорцией 1:2. Сегодня статистика Всемирного банка такова, что водитель автобуса в Германии получает реальную зарплату в 16 раз выше, чем его коллеги в Нигерии. Факт остается фактом, этот разрыв можно измерить, но пока ни такова теория не может удовлетворительно объяснить механизмы его роста. Мое объяснение следующее: страны, которые сегодня богаты, перепутали причины экономического роста — инновации, новые знания и новые технологии — со свободной торговлей, которая есть не что иное, как свободная транспортировка товаров через границы; здесь-то и кроется корень зла. Как когда-то Адам Смит, богатые страны перепутали век обрабатывающей промышленности с веком торговли.
Экономический рост проявляется в форме новых продуктов, а также в росте производительности согласно нашим потребностям. Этот рост, однако, крайне неравномерно распределяется между разными видами экономической деятельности. Как мы уже видели, производство мячей для бейсбола за последние 150 лет не коснулся технологический прогресс, чего не скажешь о производстве мячей для гольфа. На илл. 9 показано, как богатые страны увеличивают реальные зарплаты своих граждан, успешно снимая сливки с крутой части кривой производительности. Некоторые французские экономисты дали этому принципу название «система Форда», «фордизм»: рост производительности в обрабатывающей промышленности распространяется в виде растущих зарплат сначала по промышленному сектору, а затем по всей экономике. Ежегодный рост производительности на 4 % традиционно приводит к тому, что возрастают зарплаты. Эта система построена на балансе уравновешивающих друг друга сил работодателя и работника; до последнего времени такой баланс существовал только в Северной Америке и Европе.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ 9. Влияние последовательности «взрывов производительности» на разницу в уровне оплаты труда в богатых и бедных странах (в переводе на зарплатную ренту)
ИСТОЧНИК: диссертация Эрика Райнерта, 1980 г. (Erik Reinert. International Trade and the Economic Mechanisms of Underdevelopment. Ph. D. thesis, Cornell University, 1980.)
Очевидно, что частью этой системы является рост производительности. Если спрос на увеличение зарплаты превысит рост производительности, результатом будет инфляция. Постоянный спрос на увеличение зарплат стал важным стимулом в развитии промышленности. В сравнении со стоимостью рабочей силы капитал (а с ним и механизация) становился все дешевле, уводя промышленность все дальше по спирали богатства.
В 1970-1980-е годы я работал управляющим на промышленной фирме в Италии и лично столкнулся с автоматической индексацией зарплат
[136] во время инфляционного периода. На первый взгляд, система автоматической индексации — это механизм, который способствует инфляции. Однако за тот период итальянская обрабатывающая промышленность механизировалась и существенно выросла производительность труда. Благодаря росту зарплат и инфляции компаниям стало выгодно заменять труд капиталом. Повышение зарплат обернулось ростом спроса, а значит, новыми рабочими местами. Одновременно эти же растущие зарплаты побуждали промышленность к механизации, которая приводила к новому увеличению продуктивности и так далее, вверх по спирали растущего благосостояния. Люди, занятые в отраслях, где рост производительности невозможен (такие как парикмахеры), становились богаче, поднимая цены на свои услуги в соответствии с ростом зарплат в промышленности. Парикмахеры в богатых странах значительно увеличили благосостояние, в отличие от своих коллег из бедных стран. Таким образом, зарплаты в секторе услуг поднимаются на волне производительности в промышленном секторе. Реальная зарплата парикмахера стала зависеть от того, с кем он делит рынок труда, а не от его собственной эффективности. Со временем соотношение зарплат в самых богатых и самых бедных странах стало составлять 1:16. Парикмахеры, занятые на рынке труда, где не было обрабатывающей промышленности, оставались бедными.
Фордизм — система, при которой зарплаты растут одновременно с ростом производительности ведущего промышленного сектора — имел интересные последствия. Разделение ВВП между трудом и капиталом оставалось относительно стабильным в течение большей части XX века. Я считаю, что сейчас это движение по спирали благосостояния остановлено, возможно, что только на время. Сегодня реальные зарплаты все больше формируются падающими ценами, а не растущими зарплатами. В некоторой степени это следствие циклической дефляции (снижения уровня цен), которая всегда следует за взрывом производительности, однако сегодня дефляция все больше становится системной. Это происходит потому, что на мировом рынке появились два крупных игрока — Китай и Индия, которые не следуют системе Форда в выплате зарплат, а также профсоюзы которых во многом утратили свою власть. В результате реальные зарплаты во многих странах в процентном отношении к ВВП начали падать. Это непривычное, но заметное явление наблюдается в США, где недавние сокращения налогов пошли на руку в основном богатейшим слоям населения, которые вообще тратят ничтожную часть своего дохода и которые скорее купят на свой доход, оставшийся после вычета налогов, замок во Франции, чем гамбургер в закусочной на углу. Это потенциальное недопотребление — еще одно явление, не учтенное неоклассической экономической наукой, циклически повторяется при капитализме, от него не спасает ни налоговая, ни зарплатная политика. Кроме того, впервые с 1930-х годов Европа столкнулась с растущим давлением, принуждающим ее снижать реальные зарплаты. Периоды наиболее стремительного роста реальных зарплат были периодами Гэлбрейтова «баланса сил», когда власть промышленников и профсоюзов создавала фордистские режимы повышения зарплат (1950-е и 1960-е годы).
