Правящую теорию поддерживает сама человеческая природа. Вместо того чтобы усомниться в любимой теории, люди склонны искать объяснения ее ошибок за ее пределами. Основа Вашингтонского консенсуса не меняется на уровне практической политики. Экономисты рассуждают примерно так: раз моя теория в ее математической стройности безупречна (что доказано падением Берлинской стены), то объяснение должно лежать вне ее. Такая логика заводит экономистов в области, где они являются в лучшем случае любителями, — географию, климат и болезни. Напрашивается интересная параллель с последствиями первой волны глобализации, которая закончилась в начале XX века. Антрополог Эрик Росс обращает наше внимание на связь между экономической теорией и евгеникой (расовой гигиеной) в этот период
[174]. Первая волна привела к появлению бедных колоний, лишенных промышленности, технологического прогресса, возрастающей отдачи, продвинутого разделения труда и синергии между разными видами экономической деятельности. Поскольку причину проблемы было не принято искать в экономической науке, надо было объяснить это явление иначе. Самый влиятельный американский экономист того времени Ирвинг Фишер (1867–1947) был самым влиятельным членом движения евгенистов в США, а Джон Мейнард Кейнс (1883–1946) — вице-президентом Английского общества евгеники. Расовой принадлежностью было легко объяснять бедность колоний, при этом с колонизаторов, которые запрещали в них промышленное производство, снимались все обвинения и теория торговли Рикардо оставалась незапятнанной. Африканцы были бедны не потому, что им не дали индустриализоваться, а потому, что они чернокожие. Сегодня мы подчеркиваем роль коррупции в создании бедности и выражаемся политически корректно. Африканцы, говорим мы, бедны не потому, что они чернокожие, а потому, что все чернокожие коррумпированы. Поправка, как мы видим, минимальная.
ОПРАВДАНИЕ ПРОВАЛА. ОТВЛЕКАЮЩИЕ МАНЕВРЫ
Идет 1989 год. Уже понятно, что коммунистическая система с ее пренебрежением к рынкам вот-вот рухнет. Представьте, что вы экономист, который должен объяснить, откуда взялась пропасть между очевидным богатством Силиконовой долины и бедностью сельскохозяйственных районов Африки. Экономисты специально обучены игнорировать некоторые явления:
1. Запрещается утверждать, что между разными видами экономической деятельности есть разница; например, что группе людей может быть выгоднее производить платформы для программного обеспечения, чем пасти скот. Рынок, если его оставить в покое, самостоятельно выровняет эти различия.
2. Вследствие этого нельзя рекомендовать стране сменить специализацию. Каждая страна должна специализироваться на том виде деятельности, в котором у нее есть сравнительное преимущество, будь то скотоводство или производство компьютерного обеспечения. Благодаря этому должно произойти выравнивание цен на производственные факторы.
3. Ваш инструментарий не дает вам увидеть синергию. Вам нельзя говорить, что пастухи, живущие среди программистов, богаче пастухов, которые живут среди сородичей
[175].
4. Запрещается прибегать к историческим примерам. Прошлое и будущее сведены к «здесь и сейчас». Аргумент, что страна, в которой расположена Силиконовая долина, в течение полутора веков субсидировала и защищала свои технические и высокотехнологичные отрасли, чтобы уйти от сельского хозяйства, силы не имеет. Из пунктов 1 и 3 понятно, что Соединенные Штаты разбогатели вопреки этой политике, а не благодаря ей
[176].
5. Запрещается использовать факторы безработицы и частичной безработицы, которые принимались во внимание после Второй мировой войны, когда защищаете ту или иную политику. Принятие в расчет безработицы вынудило бы вас принять в расчет явление под названием «теневые цены» — запутанное понятие, которое в любом случае привело бы к нерыночной политике. Всемирный банк и МВФ исходят при построении своих экономических моделей из полной занятости населения
[177].
6. Запрещается замечать какие-либо причинно-следственные связи между экономическим и политическим строем. Парламентская демократия, да и любой другой институт могут с одинаковой вероятностью развиться в племени охотников и собирателей, при феодализме или и в городском обществе.
Рассмотрим пример: имеются бедный район города, где живут люди, которые зарабатывают на жизнь, моя посуду в ресторанах и чистя ботинки, и богатый район того же города, где живут биржевые брокеры и юристы; надо объяснить разницу в доходах жителей, используя логику международной теории торговли. Это значит, что запрещается упоминать тот факт, что разрыв в уровне доходов — прямое следствие потенциально разной доходности их профессий. Инструментарий торговой теории практически не позволяет видеть качественные различия между разной экономической деятельностью
[178]. Поскольку нельзя говорить, что заработки брокера и чистильщика ботинок так сильно различаются, потому что их профессиям присущ разный уровень оплаты, приходится предлагать объяснения, которые в реальности являются скорее следствиями главной причины бедности. Вы говорите, что у бедных недостаточное образование (неважно, что нельзя прибыльно вложиться в образование, которое увеличит заработок чистильщика ботинок или посудомойки), недостаточно сбережений (неважно, что их низкий уровень дохода не позволяет им откладывать деньги), что бедные недостаточно инновативны (неважно, что в деле чистильщика ботинок не так-то много возможностей для инновационной деятельности) и т. д.
Американским экономистам еще в 1820 году было очевидно, что страна, как и отдельный человек, не может разорвать порочного круга бедности, не сменив вид деятельности. Поэтому в Америке начался масштабный индустриализационный проект, который в следующие 100 лет был известен как Американская система обрабатывающей промышленности
[179]. Однако сегодня экономисты забыли успешные стратегии прошлого, они замечают только симптомы бедности, но не ее основные причины. Эксперименты обычно включают отказ от одной из предпосылок, и пока что они никак не повлияли на нашу политику в отношении бедных стран.
