В своей простейшей форме этот довод происходит из спора о роли, которую возрастающая и убывающая отдача играют в теории торговли в качестве отправных точек для создания спирали богатства или порочных кругов бедности. Как мы уже видели в предыдущей главе, невнимание к этим механизмам приводит скорее к поляризации цен на производственные факторы, чем к их выравниванию. В 1613 году Серра первым установил, что возрастающая отдача и диверсификация экономической деятельности — необходимые предпосылки для создания богатства. С тех пор этот принцип использовался практически постоянно, пока с появлением мировых финансовых организаций человечество не решило от него отказаться. Начиная с 1980-х годов перестройка деиндустриализовала множество бедных периферийных стран и привела к падению в них уровня реальной зарплаты
[204]. Мейнстримова теория долго утверждала, что деиндустриализация не имеет значения, даже наоборот. Как сказал первый генеральный директор ВТО Ренато Руджеро, свободная торговля должна дать волю «бесконечному потенциалу экономики по выравниванию отношений между странами и регионами».
В 1930-е годы сохранение золотого стандарта и поддержание равновесия бюджета считали основными экономическими целями. Это заманило мир в ловушку субоптимального равновесия и не дало претвориться в жизнь стратегии Кейнса. Аналогичным образом, когда в 1980-е годы свободная торговля стала центральной идеей стратегии развития, кризис задолженности вновь завлек индустриально менее развитые страны в ловушку субоптимального равновесия.
Вместо того чтобы продолжать политику, основанную на упрощенной версии Мейнстримовой теории торговли, надо как следует подумать о конфликте между свободной торговлей и реальной зарплатой в неиндустриальных странах. Помимо прочего специализация на видах деятельности с убывающей отдачей при росте населения проводит к серьезным экологическим проблемам
[205]. Бедность во многих странах третьего мира и бывшего «второго» мира связана не с переходным периодом, а с устойчивыми характеристиками стран, имеющих разный экономический статус. Когда США начинали индустриализацию, правительство всего лишь хотело воссоздать промышленный строй Англии, а для этого нужны были тарифы. Однако успешная индустриализация в условиях протекционизма обречена. К 1880-м годам американские экономисты, применяя аргументы (масштаб производства и новые технологии), на основании которых была введена защита американской промышленности в 1820-е годы, заговорили о свободной торговле. Те самые тарифы, которые когда-то помогли выстроить сектор обрабатывающей промышленности, теперь ему вредили
[206]. Вот почему Фридрих Лист, известный протекционист, был за введение глобальной торговли, но только после того как все страны достигнут сравнительного преимущества в видах деятельности с растущей отдачей
[207]. Он возражал не против самой свободной торговли как таковой, но против неправильного выбора времени для ее введения.
Если вчитаться в то, что пишет Адам Смит — икона свободной торговли и laissez-faire, об экономическом развитии на ранней стадии, то можно увидеть, что он во многом согласен с классическими экономистами, защищавшими индустриализацию. В одной из ранних книг, «Теория нравственных чувств»
[208], Смит утверждал, что новые мануфактуры надо поддерживать не для того, чтобы помочь поставщикам или потребителям товаров, но для того, чтобы улучшить «великую систему правления».
Как мы обсуждали в главе IV, вполне можно утверждать, что Смит был неправильно понятым меркантилистом, который решительно приветствовал меркантилистскую политику в Англии в прошлом, но считал, что нужда в ней отпала. Он хвалил навигационные акты, защищавшие обрабатывающую промышленность и судостроение Англии от голландских конкурентов, говоря, что «они отличаются такой мудростью, точно были продиктованы самым зрелым размышлением» и называя их «пожалуй, одним из самых мудрых мероприятий Англии по регулированию торговли»
[209]. В конце концов самовоспроизводящееся развитие, которое описывал Смит, стало возможным благодаря применению в прошлом протекционизма. В «Богатстве народов» только один раз упоминается «невидимая рука» — когда она помогла достичь главной цели меркантилистской политики — заставила покупателей предпочесть отечественную промышленность зарубежной
[210]. Это могло произойти только после того, как рынок взял на себя роль, которую раньше выполняли протекционистские меры, и отечественной промышленности не нужна была больше защита.
Раньше экономическое развитие шло путем эмуляции экономического строя богатых стран, т. е. при помощи создания менее эффективных копий этого строя. Ключевые качества этого строя — существенное разделение труда (на промышленные отрасли и на специалистов) и наличие сектора с возрастающей отдачей (промышленность и наукоемкие услуги) — были зафиксированы Антонио Серра (1613 г.), Джеймсом Стюартом (1767 г.), Александром Гамильтоном (1791 г.) и Фридрихом Листом (1841 г.). Как мы знаем из главы I, временами эти принципы бывали забыты: во Франции в 1760-е годы, в Европе в 1840-е и во всем мире в 1990-е.
Однако эти периоды забвения неизменно заканчивались, слишком дорого они обходились обществу. Физиократия принесла Франции голод, ставший одной из причин Французской революции
[211]. Эйфорическое принятие свободной торговли закончилось в 1848 году революциями во всех крупных европейских державах, кроме Англии и России. Теория Давида Рикардо опровергалась каждый раз, когда несимметрично применялась к отраслям с возрастающей и убывающей отдачей
[212]. В то же время утверждение Рикардо о том, что естественная зарплата располагается на уровне прожиточного минимума, подтвердилось. Как мы видели в главе V, эйфорическое отношение к свободной торговле в 1990-е годы вновь привело к прогрессирующей бедности в периферийных странах, но в этот раз мы среагировали на это неправильным образом: продолжили концентрироваться на симптомах, а не на причинах проблемы.
