Иегуда Пэн. Портрет Марка Шагала. 1914 год.
Тогда между Пэном и Шагалом состоялся принципиальный разговор об искусстве.
Расстроенный всем увиденным, Иегуда Пэн с горечью говорил: «Марк, Марк, ну как ты не чувствуешь, что все это только яркий фейерверк. Блестящий, но холодный. А искусство художника должно быть теплое, душевное, волнующее. И главное, несущее людям мысль, большую и понятную. То же, что ты делаешь, это ребус, загадка. Ну скажи, что ты нарисовал на своих панно? Куда летят эти седобородые старики на зеленых лошадях?»
Шагал вздохнул. «Неужели непонятно? Очистительный вихрь революции смел все преграды. А лошади – это человеческая мечта: молодая, зеленая, как расцветающий сад, зеленая, как молодая надежда».
Пэн удивился. «Вот как? К сожалению, Марк, это понятно только тебе одному. А ко мне приходили сегодня соседи и со слезами жаловались, что ты издеваешься над стариками. Как вам не стыдно, говорили они, ваш ученик дал такую пощечину всему родному городу. Что я должен был им ответить? Раз ты вышел из мастерской на улицу и решил говорить с народом, так изволь разговаривать так, чтобы люди тебя понимали. Плакаты, панно должны нести большую, яркую мысль. А где она у тебя?»
Марк Шагал. Над городом. 194-1918 гг
После этого Шагал отказал Пэну в просьбе взять его преподавателем в свое народное училище. А ведь к тому времени Иегуда Пэн остался без заработка – его школа живописи перестала существовать, потому что все предпочитали бесплатно учиться у Шагала.
В декабре 1918 года в газете «Искусство Коммуны» Шагал так выскажется о своем учителе Иегуде Пэне: «Витебские живописцы попадали с детства по ошибке в мастерскую бездарного ремесленника – дельца».
Кто-то осмелился спросить Шагала, почему он так жесток к своему первому учителю. Шагал ответил уклончиво: «Я вообще по натуре агрессивен. Так получилось, что когда мать меня рожала, в Витебске разразился страшный пожар. И кровать с моей матерью перетаскивали с места на место, спасая от огня. Так что огонь – моя стихия, а пожар – самое любимое зрелище. Обожаю смотреть, как горит что-то знакомое, родное».
Только летом 1919 года Шагал смилостивится и возьмет голодающего Пэна преподавателем в свое училище. Пэну достанется группа «отсталых» учеников, которые оказались неспособны к революционному модернизму и умели писать только в реалистической манере – подобно Репину, Крамскому, Перову…
ТРАГЕДИЯ НЕХИ ФАЙНШТЕЙН
Вернувшись в здание НКВД, Михаил Александрович Минкин вызвал на допрос арестованных Абрама и Неху Файнштейн. Увидев представителя республиканской прокуратуры, брат и сестра воспрянули духом и тут же принялись отрицать свою вину. Горбаленя кипятился, совал им в нос их прежние, признательные показания.
Неха Файнштейн заявила Минкину, что Горбаленя вырвал у нее это ложное признание с помощью угроз.
Минкин не знал, кому верить.
Горбаленя нервничал, видя сомнения помощника прокурора республики. В качестве доказательства вины Файнштейнов начальник следственного отдела предоставил Минкину картину событий, предшествующих убийству.
Лея Файнштейн, мать Нехи и Абрама, доводилась художнику Пэну двоюродной сестрой. Согласно свидетельским показаниям, долгие годы эта семья жила в ожидании наследства Пэна. Лея Файнштейн прекрасно понимала, что картины Пэна после его смерти можно будет продать за очень большие деньги.
И тогда, чтобы упрочить права семьи Файнштейн на наследство художника, двоюродная сестра Пэна принимается сватать ему свою дочь, семнадцатилетнюю Неху.
Он старый, скоро умрет, убеждала мать свою юную дочь. И все имущество тебе достанется. Нельзя, чтобы такое богатство уходило из семьи на сторону.
Пэн не возражал против свадьбы с Нехой. Он говорил: «Репину было восемьдесят, а он женился на молоденькой».
Минкин отправил Абрама и Неху по камерам, а сам брезгливо спросил Горбаленю: разве такой брак можно считать нормальным?
Горбаленя, неплохо знавший еврейские традиции, объяснил, что иудеи считают совершенно нормальным даже брак между родными дядей и племянницей. А Иегуда Пэн приходился Нехе всего лишь двоюродным дядей.
Что же касается гигантской разницы в возрасте (66 лет!), то ортодоксальные евреи никогда не придавали этому значения. В Ветхом Завете есть немало примеров, когда старик берет в жены юную девушку.
Иегуда Пэн никогда не был женат и детей не имел. Видимо, на старости лет, чувствуя приближающуюся кончину, Пэн вознамерился произвести на свет наследника. Ведь у евреев считается позорным умереть, не оставив отпрыска.
Ему подходила именно Неха Файнштейн, поскольку у иудеев принято жениться на девственницах. А то, что она – комсомолка, так это обстоятельство и вовсе устраивало Пэна: он стремился всячески подчеркнуть свою лояльность режиму.
Неха Файнштейн сначала категорически не хотела выходить за старика. У девушки уже был жених, минский студент Михаил Олифсон.
В ноябре 1936 года, за три месяца до гибели Пэна, Неха Файнштейн выбросилась из трамвая, идущего на полном ходу. Девушка осталась жива, но получила тяжелую травму головы.
Выйдя из больницы, Неха встретилась с Пэном. Чем закончился их разговор, дала ли в конце концов девушка согласие на брак с художником?
Известно лишь, что в середине февраля 1937 года, за две недели до убийства, Иегуда Пэн изъявил желание передать все свои картины в дар городу Витебску. Показал кукиш Файнштейнам.
Городские власти тут же сформировали комиссию и произвели опись полотен, хранящихся на квартире Пэна.
Однако составить официальный документ о передаче картин в дар городу Витебску Пэн не успел. 28 февраля 1937 года стало последним днем в его жизни.
Наследниками художника по-прежнему остались представители семьи Файнштейнов.
«Вот вам и мотив для убийства», – сказал Горбаленя Минкину. Но помощник республиканского прокурора интуитивно чувствовал: точку в деле ставить рано.
Был в показаниях Абрама и Нехи один эпизод, который привлек внимание Минкина. Они заявляли, что когда в день убийства Иегуда Пэн (живой и невредимый) вышел их проводить, к его квартире подходил неизвестный. Пэн поздоровался с ним как со старым знакомым. После ухода Абрама и Нехи этот «некто» остался наедине с художником.
Обо всем этом брат и сестра уже говорили Горбалене, но тот не придал их словам никакого значения.
Арестованные подробно описали внешность незнакомца. Минкин вызвал в НКВД пожилого витебского художника Бразера, давнего знакомого Иегуды Пэна. И Бразер по описанию с уверенностью опознал одного из учеников Пэна. Только этот человек давно уехал из Витебска. Бразер недоумевал: зачем ему понадобилось тайно приезжать к Пэну?
