– Да, Гро, это я. Вы можете говорить? У меня для вас есть очень важные сообщения.
– Слушаю, – напрягся на том конце провода Гро.
Внимательно, не перебивая, выслушав доклад Конь-Кура о появившихся общепородных идеях, особенно – идее доцента Чики-Куки-Петела-Кура, мистер Гро сначала долго переваривал информацию, затем произнес раздельно:
– Бред. А где же военная составляющая? Как национальная движущая идея может не содержать в себе наступательную сущность? Не понимаю.
– Будет, будет вам и война, – заверил собеседника редактор газеты «Курям». – Для начала – местная, курино-петушиная. У нас, похоже, завтра произойдет общепородный разворот.
– Вас понял. Что насчет оплаты вашей информации? Все как прежде – двадцать мешков зерна? Хотя, пожалуй, эти ваши сообщения потянут на все сто мешков отборного просо.
– Мне не нужно зерно, – холодно ответил Конь-Кур. – Мне нужно, чтобы ваша сторона поддержала меня на выборах председателя «Куриных мозгов».
– Но как? Как? – снова прокаркал во мрак своего раструба мистер Гро.
– А вот как. Вы немедленно опубликуете в ваших изданиях примерно такое вот заявление. Дескать, вот если бы во главе «Ума палаты» встал господин Конь-Кур, известнейший издатель, общественный деятель, благотворитель и организатор спортивной жизни, то… Вы со своей стороны могли бы гарантировать Кур-Щавелю вечный мир – разумеется, на период правления означенного Конь-Кура. А газеты ваши – «Грейдер» и «Голос Гудрона» – можно переправить к нам на малом бревенчатом сбивне, что бросили хорьки и крысы у нас на берегу. У меня есть надежный перевозчик, простак и работяга, зовут Пет-Русь. Работать лучше ночью, он справится.
– Я подумаю и приму решение, – ответил Гро и в раструбе повисла мертвая тишина.
«Ишь ты, подумает он, – хмыкнул Конь-Кур. – Не бывать тебе не то что пятибуквенным, но и четырехбуквенным чиновником, когда я захвачу власть в вашей провонявшей гудроном империи!»
На следующий день, собравшись на внеочередной «кур-таг» и предвкушая обычное веселье, окольцовцы не без удивления заметили, что доцент Петел восседает на одной жердочке-качельке с профессором Алектором. А возле них остается свободное место еще для одного окольцовца.
– К чему бы это? – гадали курочки-окольцовки.
А петушки-окольцовцы только и мечтали, как бы поскорей начались разудалые раскачивания в воздухе, да с присвистом, со щипками и шлепками по крутозадым телесам окольцовок…
– Ну где этот Конь-Кур? – шептал своему новому единомышленнику профессор Алектор. – Струсил, сунул голову под крылышко?
– Плевать-клевать, – беспечно и в то же время решительно ответил доцент. – Ну его, этого Конь-Кура, ко всем червям! Я начинаю ставить вопросы на обсуждение!
И оттолкнул их общую жердочку от стены, начав раскачку своего запроса вместе с вынужденно летавшим вместе с ним под куполом профессором Алектором. Все остальные не имели права трогаться в полет, пока докладчик не закончит свою речь.
Но тут в помещение «Ума палаты» вихрем, галопом ворвался Конь-Кур с пачкой свежих экземпляров газеты «Курям». Он лихо швырнул кипу листков в воздух, и окольцовцы начали жадно ловить хрустящие газетные полосы.
– Читайте, читайте, собратья-окольцовцы! – гремел Конь-Кур, взбираясь на свою жердочку. – Там все про вас сказано! Все, что измыслил своими курьими мозгами присутствующий здесь выскочка, бывший петух Петел, именующий себя отныне мыслителем по имени Кур!
Профессор и доцент продолжали нелепо раскачиваться на своей жердочке, совершенно сбитые с толку и захваченные врасплох.
Секретарь собрания Лег схватил газету, сощурился и принялся своим трубным квохтом возглашать:
«По мнению окольцовца Петела, всех петухов отныне следует именовать курами».
Дружный вопль негодования был ему ответом.
– Слушайте и сами читайте дальше! – взвизгнул Лег, непроизвольно лягнув ногой воздух. – Все куры, заявляет означенный Петел, теперь становятся курицами и клушами, а петухи – курами».
– Это гнусное ошельмование моего великого общепородного триединства! – срывающимся квохтом пытался перекукарекать собрание несчастный доцент.
На этот раз – впервые, надо сказать! – у него из этого ничего не вышло. А профессор Алектор, выждав момент, когда «качели» оказались поближе к полу, зажмурился, расправил крылья и покинул жердочку, оставив на ней ставшего сомнительным единомышленника в одиночестве.
Лег продолжал громогласно читать, все чаще лягаясь от возмущения:
– «Доцент Петел, также известный как Чика, также известный как Кука, отныне объявляет, что его новое и окончательное имя – Кур! Кур-Гузый!».
– Кур-Гузый! Кур-Гузый! – бешено скандировало собрание. – Бей кургузого шпорами!
– Ко-о-о… – только и смог выдавить из себя полумертвый от такого предательства доцент и свалился с жердочки-качелей, плюхнувшись на пол, как шматок теста.
Он был раздавлен, словно зазевавшийся гройлер – под катком гудроноукладчика…
Рябая Карлица Глаша, туманно улыбаясь, нежно сомкнула кончики крыльев в аплодисментах.
– Тише, тише, господа! – поднял вверх оба своих сильных крыла Конь-Кур. – Бить мы никого не будем. У нас – свободное общество, каждый волен быть тем, кем хочет. У нас ведь не только кургузые, но и куропехи* наличествуют, и ничего, никто их не бьет!
* – куропехи – петухи с размытыми половыми признаками, трансвеститы.
При этом все посмотрели на окольцовца Барабуша, откровенного и даже гордящегося этим своим отличием куропеха. Барабуш формально считался мужеска пола, а жена его, мадам Барабуш, столь же формально – женского, поелику тоже была (был?) куропехом. Яиц сей союз, само собой, не приносил.
Чета Барабушей содержала единственное в Кур-Щавеле кабаре «Ножки Барабуша», где выступали курочки юного возраста. Профессор Алектор, который в этот момент, как и все прочие «мозги», воззрился на окольцованного куропеха, осветился откровением. Он вдруг вспомнил поговорку, которую никак не мог воскресить в памяти до конца, наблюдая свару между женами Лега и Аяма:
– Что жена, что муж – одно слово: Барабуш!
Ему зачем-то зааплодировали…
Конь-Кур, понимая, что в «Куриных мозгах» надо постоянно держать тему, иначе она ускользнет и всяк начнет кукарекать не имеющую отношения к делу отсебятину, возгласил:
– Вернемся, господа и госпожи окольцовцы и окольцовки, к обсуждению статьи доцента Петела, он же – Кур… Вы говорите – бить его или не бить? Так вот, – огляделся Конь-Кур, – похоже, при всем вашем праведном стремлении, бить-то и некого…
– Смылся Кургузый!
– Скурвился, после того как петухом отказался называться!
– Он опозорил весь петушиный род!
Мамаша Коко и ее цыпочки-окольцовочки, разумеется, не могли остаться в стороне от такого увлекательного действа:
