Толпа еще могла видеть, как где-то далеко-далеко доцент сложил крылья и стал заваливаться за горизонт.
– У него сердце разорвалось, – прокомментировал доктор Куропат.
– Вы думаете? – живо поинтересовался Алектор, в котором ученость стремительно одерживала верх над милосердием. – Вот ведь какие странные в природе взаимосвязи… Ему врезали по заднице, а разорвалось сердце. Хотя должна бы, по идее, разорваться задница. А ведь заднице – хоть бы что!
И профессор удалился, чтобы поразмышлять над удивительными причудами свойств всего живого. В одиночестве.
– Теперь ногу придется мыть после его зас…ного гузна, – проворчал гигант Брама.
И никто из присутствующих даже не заметил, что этим своим последним высказыванием командир ОПа подтвердил-таки, что Петел все же был их собрат, такой же, как и все они…
Вот так бесславно закончилась столь резво начавшаяся было карьера доцента Чики-Куки-Петела-Кура, ибо с тех пор его никто больше не видел.
Впрочем, а закончилась ли? Это вопрос ментальный… Ведь карьера порой может стремительно делаться и в отсутствие субъекта этой самой карьеры.
Уже на следующий день, на очередном и опять-таки экстренном заседании всех жердочек «Ума палаты» Рябая Глаша задала тон повестке дня. Эта карлица вовремя сообразила, что едва-едва не утратила свой престижный пост. Пора напомнить всем, кто же все-таки председательствует в «Куриных мозгах». Да и Конь-Куру следует дать укорот – позавчера был пряничек, а сегодня…
– Друзья мои, окольцовцы и окольцовки! – обратилась Рябая Глаша к пестревшим разномастными оперениями жердочкам. – Вчера мы с вами стали свидетелями исторического события. Наш собрат-окольцовец Петел или, как он завещал нам на прощанье называть себя – Кур, воочию доказал, что вековая общепородная мечта осуществима и осуществилась! Куры и петухи могут летать на необозримо далекие расстояния! Я денонсирую недавнее ошибочное решение исключить этого общепородного подвижника из рядов окольцовцев и назначаю его почетным, несменяемым окольцовцем с присвоением золотого ободка.
– Посмертно, – вполголоса добавил окольцовец доктор Куропат.
– Да здравствует общепородный подвижник Чика-Кука-Петел-Кур! – призвал всех чествовать нового героя новый секретарь собрания Конь-Кур.
На всякий случай редактор газеты перечислил все прозвища провозглашенного подвижником доцента.
Меньше всего ему сейчас хотелось, чтобы кто-нибудь вдруг вспомнил, что именно его хлесткий комментарий по поводу отсутствия у доцента гузки и гузна стал причиной разыгравшейся накануне трагедии.
– Ура доценту Петелу-Куру! – проревела мамаша Коко.
И все подхватили этот клич, сорвавшись с мест и раскачиваясь в едином порыве, в одном дружном, всеохватном маятнике.
Художнику Мазокуру тут же было предложено изобразить в красках огромный портрет доцента Петела, с тем, чтобы он впоследствии постоянно висел над головами членов президиума.
А доктору Куропату, как специалисту, постоянно имеющему дело с наложением гипсовых повязок, поручили изваять из гипса бюст означенного доцента, дабы установить его на Площади Яйца для всеобщего почитания.
Кое-кто из окольцовцев в кулуарах высказывал сомнения такого рода: мол, подобные почести могут воздаваться только посмертно, однако скончался ли Петел во время совершения своего подвига? Вот вопрос.
– Такой пройдоха, как этот Чика, умеет держать удар, – говорил в узком кругу Конь-Кур. – Даже такой силы удар, как у Брамы…
Браму, кстати, сгоряча едва не назначили главным инструктором по обучению полетам, но окольцовцы дружно выступили против такого сомнительного предложения: никому не хотелось отправляться в небеса тем способом, как это произошло с доцентом.
– Он еще объявится, – сошлись во мнении наиболее рассудительные обыватели. – Не здесь, так у соседей…
– Почему бы и нет? – подхватывали другие трезвомыслящие. – Если после пинка Брамы с него слетели все перья, то он вполне может сойти за бройлера.
– Сойти и прийтись там ко двору, – многозначительно добавляли третьи одинакомыслящие.
Петельке была назначена фантастическая по размерам пенсия – за мужа, совершившего столь самопожертвенный подвиг, доказавший всем: курица – птица, и может летать!
Затюканную (но отнюдь не «затоптанную») мужем курицу хотели было даже окольцевать серебряным ободком, но тут случилось некое непредвиденное событие, существенно затруднившее возможность окольцевания означенной персоны…
Петелька вдруг стала нести яйца. Регулярно. Причем самой разной расцветки: белые, как у Лега, черные, как у Аяма, коричневые, как у Кочета, в крапинку, как у Брамы…
Соломенная вдовушка вскорости перестроила свой тесный курятник, возведя на его месте двухэтажные бревенчатые хоромы – такое мог доселе позволить себе только начальник «курной избы», главный миролюбец Квох.
Вскоре этот дом с резным крылечком и вырезанными из дерева петушком и курочкой на крыше (вырезанными в обнимку, заметьте) стали именовать втихаря «приютом веселой вдовы», потом – «петелькой соблазна». И часто можно было застукать у гостеприимных ворот этого терема именитых «топтунов».
– Нет, пожалуй, серебряный ободок мы ей на левую голень одевать не будем, – поразмыслив, сказала Рябая Глаша. – Достаточно с нас того, что в «Куриных мозгах» уже обосновались сразу три курицы-тизанки…
Мамаша Ко-ко по-своему отреагировала на появление опасной конкурентки, соломенной вдовушки, могущей переманить под свою соломенную крышу некоторых мамашиных «цыпочек», обделенных серебряными ободками и уставших от строгостей «бригадирши».
В одну ненастную ночь мамаша лично отправилась в «Петельку соблазна», чтобы урегулировать дальнейшие отношения с хозяйкой веселого терема. Но тут что-то пошло не так…
Через полчаса хромающая и волочащая одно крыло мамаша Ко-Ко брела в свой курятник зализывать раны (уж не Брама ли был в ту ночь в гостях у Петельки?). Ко-Ко брела впотьмах и горько размышляла: а не принять ли ей предложение, сделанное не так давно профессором Алектором? Не начать ли и ей нести яйца, только, в отличие от Петельки, в качестве законной жены? Причем такого же окольцовца, как и она сама, только гораздо более авторитетного?
А что, неплохая выходила партия – как в с точки зрения узкожердочных интересов, так и в смысле общественного статуса, общественной морали…
Ибо ученость и духовность, идущие рука об руку с телесными радостями – вот тот счастливый тандем, к которому неплохо бы стремиться (да и всегда стремились). И в личной жизни, и в общественной деятельности.
Глава двенадцатая
В которой мистер Гройль совершает-таки решительный поступок
Уж сколько раз он подходил к этой бронированной, литой из сверхпрочного гудрона потайной двери! Сколько раз протягивал хромированную «цапалку», придавая ей конфигурацию замысловатого ключа! И даже как-то повернул этот ключ в скважине…
