Сейчас Коул видел женщину, которая пытается спрятаться. Это заставляло задуматься. От чего она пряталась? Что она делала и где была до приезда на ранчо? Пыталась ли она покончить с собой? Почему? Когда? Кем она на самом деле была для его отца, для этого ранчо? Что она станет делать, когда отец умрет и ранчо будет продано?
Подходя к грузовику, Оливия сняла перчатки, ее «конским хвостом» играл ветер.
– Осенью по-прежнему проблемы с медведями? – спросил он, кивком указывая на щит.
– В последние два года ситуация ухудшилась. – Она открыла дверцу и села за руль. Коул занял место пассажира. – Здесь поселилась кабаниха с двумя поросятами, родившимися в этом году. Она постоянно роется в мусоре. Еще один кабан на прошлой неделе залез в курятник.
Оливия повела машину к бетонному причалу для лодок.
Там ремонтировал свою лодку мужчина в болотных сапогах. Он поднял голову и помахал рукой. Оливия остановила машину. Она замялась, потом сказала Коулу:
– Это наш завсегдатай. Я только поздороваюсь с ним.
Он смотрел ей вслед, пока она шла по причалу. Эйс взвизгнул и снова лизнул Коула в лицо. Коул впервые заметил, какие мутные у овчарки глаза. Он присмотрелся получше.
– Да ты, оказывается, теряешь зрение, приятель… Хочешь пойти и посмотреть, чем она там занимается?
Пес завилял хвостом.
Коул помог Эйсу выбраться из кабины, и они пошли по причалу туда, где Оливия разговаривала с мужчиной лет шестидесяти с морщинистым и обожженным солнцем лицом.
– Форель клюет? – поинтересовался Коул, подходя ближе.
– Сегодня утром клева совсем не было, – ответил рыбак, поднимаясь на ноги. – Форель больше не приходит к отмелям. Вода по ночам уже холодная, и рыба ушла на глубину. Думаю, сейчас она кормится стеклянными червями, поэтому ее трудно приманить чем-то еще. Форель становится подозрительной. – Он улыбнулся, демонстрируя отсутствующие передние зубы. – Но вчера я поймал парочку размером больше двадцати дюймов
[5].
Он потянулся за веревкой, привязанной к носу лодки, и начал поднимать ее на причал. Коул помог ему.
Как только лодка оказалась в трейлере, мужчина вытер руки о болотные сапоги.
– В понедельник думаю отправиться на Форест-Лейк. Надеюсь, я попаду в «окно». – Он хмыкнул, потом кашлянул, в груди заухало, загрохотало. – Успею до того, как совсем похолодает и пойдет снег.
– Похоже, зима в этом году будет ранней, – заметила Оливия. – Прогноз обещает в понедельник ухудшение погоды. Вам наверняка захочется вернуться домой до начала бури. Это Барни, – представила она старика Коулу, – один из наших постоянных гостей.
Оливия улыбнулась, и от улыбки на ее левой щеке появилась ямочка, глаза цвета мха засверкали. Эта улыбка поразила Коула в самое сердце. Он уставился на Оливию, неожиданно завороженный. Свет в ее глазах померк, лицо посуровело, как только она заметила его реакцию. Оливия отвернулась. Когда она снова заговорила, ее голос изменился, стал ниже.
– Барни, это Коул Макдона, сын Майрона.
Старик почесал спутанную бороду.
– Надо же! Сын Майрона?
Коул ответил полуулыбкой.
– Меня давненько никто так не называл.
Старый рыбак продолжал почесывать бороду, внимательно изучая Коула.
– В тебе точно его гены. Ты ведь давно отсюда уехал… Лет десять-двенадцать назад, верно? Это точно произошло до того, как я познакомился с Майроном и начал сюда приезжать.
Коул посмотрел на Оливию. Она тоже внимательно смотрела на него.
– Да, прошло много времени, – сказал он.
– Хороший был фильм, «Охота на диких», – добавил Барни.
Коул невероятно удивился:
– Вы его видели?
– Точно, черт подери. Кто в Клинтоне его не видел? Майрон принес DVD в отель «Карибу». Он выставил угощение: пиво и бургеры из оленины за его счет. Твой отец и книги принес. Назвал их «лотерейный выигрыш». Мы смотрели фильм на большом экране в баре. Ну и вечеринка была. – Старик покачал головой, улыбаясь безумной беззубой улыбкой.
Коул посмотрел на Барни, ему вдруг стало трудно дышать.
– Что ж, очень приятно было с тобой познакомиться, сынок. – Рыбак протянул ладонь, крепко пожал руку Коула и похлопал его по плечу. Еще один кашель курильщика загрохотал в легких старика. – Загляни, выпьем по стаканчику, слышишь? Майрон всегда заглядывал до того, как ему пришлось сесть в это инвалидное кресло. Мы с ним несколько раз забрасывали удочки, связали несколько мушек. – Барни снова закашлялся. – Да, приближается сырая погода. Я ее вот этим местом чувствую. – Он постучал себя по груди. – Моя машина припаркована на месте двадцать семь, прямо у воды. Словом, я здесь до понедельника.
Барни поднял голову к небу. На юге низко на горизонте собирались темные тучи.
По дороге к грузовику Коул не удержался и сказал:
– Я не знал.
Оливия открыла дверцу грузовичка, нагнулась, подхватила Эйса и подсадила пса в кабину.
– Чего не знали?
– Что отец видел фильм. Он не написал мне об этом и не сказал.
Оливия села за руль и завела мотор.
– Он видел оба фильма, снятые по вашим книгам. А вы звонили ему, говорили, что они выходят на экран?
Коул выдержал ее внимательный взгляд и ничего не ответил.
Оливия пожала плечами.
– В его библиотеке есть все ваши книги. Постер к фильму «Охота на диких» висит в его кабинете.
Коул сглотнул, посмотрел в окно и негромко выругался. Он надеялся, что все будет просто. Вошел-вышел. Что гнев отца и барьеры между ними облегчат ему задачу. Но такое? Нет, такого он не ожидал.
Оливия проехала около сотни метров и остановилась на аккуратной площадке, засыпанной гравием, где находились два уличных туалета, стенд с информацией, два мусорных бака и кран с водой. Снова вышла из машины, прикрепила предупреждение о медведях на доске объявлений и положила новую порцию рекламных буклетов в предназначенный для них ящик. Потом вернулась к грузовику за перчатками и начала вытаскивать полный мусорный мешок из первого бака. Она бросила его в кузов. Коул подошел к ней и, когда она пыталась вытащить последний мешок из мусорного бака, перехватил его.
Их руки соприкоснулись, глаза встретились.
Ее рот был так близко. Коул почти мог представить ощущение ее пухлых губ на своих губах. Пульс у него участился, когда он увидел глубину сексуального влечения в ее глазах.
– Я сама справлюсь. – Ее голос звучал хрипло.
– Вы взяли меня с собой, – спокойно ответил он, – и наименьшее, что вы можете сделать, – это позволить мне помочь.
