– Оливия? – Его голос немного хрипел.
– Теперь мы можем запереть столовую. Все гости ушли, – резко сказала она. – Если, конечно, ты не хочешь остаться и выпить еще виски. Тогда, пожалуйста, запри за собой.
Оливия щелкнула пальцами, сонный Эйс поднял голову и неохотно встал со своего места у камина.
– Я тебя провожу. – Коул встал и пошел за ней.
– Нет. Я в порядке. – Она дрожала, словно лист.
Он коснулся ее руки. Оливия вырвалась.
– Ты в порядке, Лив. Ты в полном порядке, но я не позволю тебе возвращаться одной.
– Коул… – Ее голос прервался. Глаза жгло. Сексуальное желание болезненно пульсировало во всем теле, соски напряглись и жаждали прикосновения, между ног стало горячо. Это было сильнее ее. Она… она не знала, как с этим справиться.
– Все в порядке. – Коул поднял руки вверх. – Никакого давления. Никаких обязательств. Я просто провожу тебя через темный лес. – Он улыбнулся. – Я понимаю.
– Знаешь ли, я многие годы справлялась одна.
– Но теперь рядом есть я.
Глава 17
Они дошли до домика Оливии.
Сапоги Коула громко застучали по деревянным ступеням крыльца.
– Вот ты и дома. – Он улыбнулся в темноте, засунул руки глубоко в карманы, но не ушел и как будто ждал, что она пригласит его войти. Во всех смыслах.
Оливия, чувствуя напряжение, повернула ручку и открыла дверь.
Коул склонил голову к плечу.
– Ты не запираешь дверь?
– Здесь мне нечего бояться. – Но ее голос звучал смелее, чем она себя чувствовала. Эйс просочился в домик через приоткрытую дверь.
Коул подошел к перилам крыльца, положил на них руки, посмотрел на озеро и лесную чащу за ним. На небе полыхало северное сияние. Космос танцевал.
– Волшебное зрелище, – негромко сказал Коул. – Мне всегда казалось, что северное сияние должно издавать какой-то звук. Потрескивание, может быть, или шорох. Но оно такое молчаливое.
А вот ветер не молчал. Он прорывался через сухие ветки, звенел на флагштоке дальше по берегу, шлепал волнами о пристань, взбивал похожую на привидение белую пену на волнах озера.
Оливия ничего не могла с собой поделать. Она встала рядом с Коулом, почти касаясь плечом его руки, подтянула повыше «молнию» на куртке и подняла воротник, спасаясь от усиливающегося холода. Стоя бок о бок, они молча смотрели на переливы цвета на небе и на воде. На горизонте с южной стороны скапливались и упорно надвигались тучи.
Коул подвинулся чуть ближе, чтобы их руки соприкасались. И позволил своему мизинцу дотронуться до ее пальцев на перилах. Сердце Оливии забилось быстрее.
– Мне этого не хватало, – признался Коул.
Она сглотнула. Боже, ей тоже отчаянно этого не хватало. Прикосновения. Физического контакта с другим человеческим существом. Она так долго боролась с собой, а ей так хотелось, чтобы ее обнимали, любили, просто принимали такой, какой она была. И теперь его прикосновение открыло в самой глубине ее существа глубокую зияющую пропасть, которая, казалось, только росла, причиняя ей боль.
– Ты наверняка видел северное сияние в других местах, – хриплым голосом заметила Оливия.
– Это не просто огни, – прошептал он.
В животе стало тепло. Коул нерешительно коснулся мизинцем ее мизинца, потом подцепил ее палец своим. У Оливии перехватило дыхание.
Она стояла не шевелясь. Казалось, поле ее зрения сузилось, сократилось, она видела только их и происходящее между ними. Они одни. Касаются друг друга под завораживающими переливами цвета на темном небе. У Оливии было такое ощущение, будто каждая молекула ее тела устремилась к Коулу, увлекаемая невидимым, но мощным магнитом, а северное сияние управляло электрической бурей вокруг них.
Оливия на мгновение закрыла глаза, пытаясь включить логику, но ей не удавалось отрешиться от плотских желаний.
– Дело в том, что мне не хватало дома, знаешь, настоящего дома. Корней. Того места, где ты вырос. Северное сияние символизирует для меня это ранчо. Не у каждого есть такое место. Иногда ты понимаешь, чего тебе не хватает, только когда возвращаешься. – Некоторое время Коул просто смотрел, потом добавил: – Подумать только, этот вид, отражающийся в озере, Мраморный хребет вдали, все это моя семья видела более сотни лет. Начинаешь гадать, может, и в самом деле это остается в твоем ДНК. И оно создает физическое томление по этому месту, в котором ты чувствуешь себя целым.
Коул надолго замолчал.
– Мне бы хотелось привезти сюда Холли и Тая. Чтобы они познакомились с папой. Я совершил много ошибок. И эти ошибки нельзя исправить.
Оливия глубоко вздохнула, ей было страшно заговорить. Он был так откровенен с ней, а ей совершенно не хотелось открываться.
– Но ты можешь начать все сначала, – осторожно заметила она. – Ты можешь вырасти из этих ошибок.
Коул резко повернулся к ней:
– Что-то вроде второго шанса?
Она облизала губы и выдержала его взгляд в мерцающем свете, внушающем суеверный ужас.
– Расскажи мне о своей семье, Оливия.
– Я не лажу со своей семьей.
Коул смотрел на нее несколько секунд, потом на его губах появилась улыбка.
– То есть ты бросаешь камни из стеклянного дома, так? Пытаешься научить меня ладить с моей семьей?
– Туше́, – негромко ответила Оливия. – Ты прав. Не мне говорить тебе, как вести себя с отцом. Но точно так же как Бертону каким-то образом удалось задеть тебя тем, как он обращается с дочерью, так и вы с отцом задели меня. Вы оба были упрямыми быками, ни один не хотел отступить первым. И когда ты знаешь, как одно «прости» могло бы все изменить в твоей собственной жизни, тебе хочется вмешаться в жизнь других людей, если все еще есть возможность что-то наладить. Тебе отчаянно хочется сказать людям, что они могут спасти ту семью, которая у них еще осталась.
– Что случилось с твоим отцом, с твоей семьей?
Оливия подняла глаза к волшебному небу.
– Я правда не хочу говорить о них.
Она позволила ему подобраться слишком близко.
Как скоро он – они все – обо всем догадаются? Адель тоже видела шрам у нее на шее. Адель, главная городская сплетница. Адель, чей сын работает у Форбса, а тот, в свою очередь, связан со всеми. И Нелла видела шрам. Если не утихнут разговоры об убийце из Уотт-Лейк, кто-нибудь обязательно догадается, что она с ним связана. Нетрудно покопаться в архивах и почитать статьи восьмилетней давности. До этого времени Оливия была в безопасности, потому что ни у кого не было повода рассматривать ее прошлое под этим углом. До этого кошмарного нового убийства. Пока она не сорвалась и не повела себя как дура. Пока Коул не обнажил ее ужасный шрам.
