Коул набрал высоту, прибавил скорость, чтобы подняться над циклоном. Двигатель протестующе завыл. Вес был слишком большим. Пропеллер исправно вращался, но облака были высокими и плотными. Коул выровнял самолет и летел вслепую в темной, серой массе. Во рту пересохло. Он летел по памяти и по компасу. Если он прав, то горный кряж справа от них. Если же ошибся… Они врежутся в гору и погибнут, не успев ничего понять.
Подняла голову паника, но Коул справился с ней.
Паника – это для дураков. Она их погубит. Если погибнут они, умрет и Оливия. Они – ее единственная надежда. Но страх не отпускал его, словно дракон.
«Без страха не бывает подлинной храбрости…»
Не он ли написал эти слова?
Коул взял микрофон, включил радио, вызвал диспетчера.
Ему никто не ответил.
Коул поискал другую частоту, попробовал еще раз. По-прежнему ничего. Он вернул микрофон на место. Дальше к северу он попробует еще раз выйти на связь. Если радио заработает, то он наверняка найдет того, кто сможет передать сообщение полиции Уотт-Лейк. В кармане лежал мобильный телефон. Когда они подлетят ближе к Уотт-Лейк, возможно, окажутся в зоне действия вышки.
Коул спросил у Бертона через наушники:
– Ты уверен, что Тори – дочка Оливии?
Бывший полицейский сидел в кресле позади него, пристегнутый ремнями безопасности. Эйс еле поместился между его ногами. Майрон отдал Коулу поводок и шлейку для пса, которые Оливия хранила в большом доме.
– В этом нет никаких сомнений, – раздался в наушниках ответ Гейджа. Бертон явно был подавлен.
Сбоку налетел новый порыв ветра. Началась болтанка. С колотящимся сердцем Коул попытался снова взять под контроль свою «птичку». Но он по-прежнему летел вслепую в густом тумане и облачности.
– Я сделал это, потому что люблю ее, – снова зазвучал голос Бертона в наушниках Коула. – Я привез Тори сюда, потому что у нее больше никого нет. Я правильно поступил.
Гейдж явно пытался убедить самого себя.
Коул стиснул зубы. «То, что мы делаем ради любви…»
То, что они с Холли сделали для Тая, тоже было сделано из любви. В то время они оба думали, что поступают правильно, беря его с собой в поездки, обучая его дома в экзотических местах. В опасных местах…
Внезапно перед самолетом возник темный силуэт, несшийся на них. Сердце забилось в горле. Коул резко поднял нос самолета. Подъем оказался слишком крутым. Взревел двигатель. Они поднимались все выше и выше, но черная тень становилась все ближе.
Проклятье. Они летели прямо на скалу, все кончено…
* * *
«Можешь ли ты точно указать момент, когда твоя жизнь сталкивается с жизнью другого человека? Можешь ли ты вернуться к тому дню, когда ваши жизни пересеклись, а потом вновь разошлись в разные стороны…»
Тори смотрела в окно, думая о словах из рукописи матери. Мир за стеклом напоминал какой-то сумасшедший снежный водоворот. Это не слишком отличалось от того, что было у нее внутри: ее мысли кружились, словно эти крупные холодные снежинки, ложившиеся белым покрывалом на землю и деревья, меняя внешний вид всего вокруг.
В библиотеке было тепло, но Тори зябко потерла руки. Ее пуховик висел на спинке кресла и сох у огня, который шипел и потрескивал.
Майрон сгорбился в инвалидной коляске у камина. Его седая голова склонилась над электронной книгой: он читал рукопись ее матери. Тори пришлось показать ему, как включить устройство и как переворачивать страницы, потому что старик никогда раньше не видел ридер.
Тори бросила взгляд через плечо.
Майрон почувствовал ее взгляд и посмотрел на нее поверх очков для чтения. Ему было явно не по себе.
– Хочешь положить еще полено? – спросил Майрон.
Тори молча подошла к огню, отодвинула решетку, взяла расколотое полено из гигантского медного ведра, стоявшего сбоку от камина, и бросила его в огонь.
– Можешь подбросить еще парочку, – подсказал Майрон.
Она подбросила. Пламя зашипело, полетели искры, запахло еловой смолой. Тори закрыла решетку.
Старик, глубоко задумавшись, внимательно смотрел на огонь, потом он сказал:
– Твоя мать – хорошая писательница.
У Тори задрожала губа. Она хотела сказать, что Мелоди не ее мать, но не смогла.
Он почесал бороду.
– Сумеешь заварить нам чай? И сделать сэндвичи?
Тори кивнула.
– Я пью крепкий черный чай с тремя кусочками сахара.
Она спустилась вниз, нашла кухню. Там был ящик с хлебом, чайник. В холодильнике лежало холодное мясо, сыры. Тори отыскала кружки, вскипятила воду, намазала маслом хлеб, чувствуя какое-то оцепенение. Дом казался огромным и пустым. На улице становилось темнее.
Тори отнесла поднос наверх, осторожно балансируя, чтобы ничего не пролить. Поднос она поставила на буфет в библиотеке.
Майрон потянулся за пузырьком с таблетками, стоявшим на столике рядом с ним, высыпал в ладонь четыре штуки.
– Вам можно только две, – сказала Тори.
Взгляд Майрона метнулся к ней, их глаза встретились.
Тори вдруг стало жарко, но она стояла на своем.
– Так сказал Коул. Он сказал, что это важно.
Старик помедлил, потом вернул две таблетки в пузырек. Оставшиеся две он запил водой и, проглотив, поморщился.
Тори принесла ему тарелку с двумя сэндвичами и кружку горячего чая.
– С чем они? – поинтересовался Майрон, поднимая верхний кусок хлеба на одном из сэндвичей.
– Сыр, салями и немного салата-латука, – сказала Тори, садясь напротив него.
– Тебе такие нравятся?
Она покачала головой.
– Не знаю. Но мой папа любит сыр и салями.
Неожиданно старик задохнулся и сложился пополам в своем кресле.
Тори вскочила.
– Что с вами? – Ее взгляд метнулся к столику. – Дать вам еще таблетки?
Он помахал рукой, в его глазах появились слезы. Майрон пытался вдохнуть.
Тори запаниковала. Она положила руку ему на плечо.
– Мистер Макдона, прошу вас… Чем я могу вам помочь?
Он ахнул, закашлялся, со свистом втянул в себя воздух и попытался выпрямиться в своем кресле.
– Чай, – сумел выговорить Майрон. – Горячий чай мне поможет. От него проклятые таблетки растворятся быстрее.
Тори протянула ему полную кружку, держа ее обеими руками, и, только убедившись в том, что его узловатые пальцы крепко держат кружку, она разжала руки. Их взгляды снова встретились. Старик сделал глоток чая. Горячая жидкость как будто действительно помогла ему, потому что на лицо вернулись краски.
