С годами эти обидные выдумки становились все более жестокими и ядовитыми, особенно после того, как в 1907 году Александра подпала под влияние «старца» и целителя Григория Распутина, ставшего ее духовным наставником. Часть ее родственниц всегда подозревала, что нервная и мнительная Александра – человек тяжелый и эмоционально ущербный. Теперь же ее поведение подтверждало, что так оно, похоже, и есть. Масла в огонь родственной вражды подливала и Виктория Мелита, бывшая невестка Александры, являвшаяся прежде женой ее брата Эрни, а теперь во втором браке ставшая великой княгиней Викторией Федоровной, женой великого князя Кирилла Владимировича. Во время же своих визитов в Санкт-Петербург дрова в топку добавляла и мать Викории Мелиты, великая герцогиня Саксен-Кобург-Готская Мария (великая княгиня Мария Александровна). Их полные сплетен письма друг другу ясно свидетельствуют о том, какого накала достигло в петербургском высшем обществе злословие, направленное против Александры.
* * *
Неприязнь к царице, разносимая множеством злых языков, достигла апогея во время войны. В сентябре 1915 года, когда российская армия терпела тяжелые поражения на Западном фронте, Николай II отправил в отставку ее главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, своего двоюродного дядю, и взял командование на себя. Он сделал это, искренне веря, что это убедит союзников в его непоколебимой решимости сражаться до победного конца и позволит опровергнуть упорные слухи о том, что Россия стремится выйти из войны, заключив с Германией сепаратный мир. Хотя его присутствие на фронте несколько подняло слабеющий боевой дух армии, отъезд царя из Петрограда снял последний барьер на пути потока слухов, сплетен и обвинений, мишенью которых стала его жена. Александра заполнила собой политический вакуум и занялась самоуправством, лично определяя назначения ключевых министров, заменяя сторонников реформ подхалимами и льстецами. Более того, старшие Романовы были убеждены в том, что все свои решения она принимала по советам Распутина, что в их глазах выглядело особенно отвратительно.
Александра неоднократно говорила о своей горячей любви к России, и не могло быть никаких сомнений в ее искренней приверженности Русской православной церкви. И все же ничто не могло развеять широко распространившегося – не только в пределах России, но и вне ее – убеждения, что родившаяся в Гессене царица втайне сочувствует Германии. Простой народ был уверен, что она подрывает военные усилия союзных держав и передает сведения военного характера германскому командованию. Во Франции ее открыто называли La bochesse, то есть «грязной немкой», именовали ее «немкой» и в России6
[7].
Многие верили, что Александра, Распутин и ее камарилья реакционных министров на самом деле предатели и тайно строят планы заключения сепаратного мира с Германией7. Ходили даже слухи, что у императрицы в Александровском дворце есть «специальная радиотелеграфная машина», с помощью которой она передает секретные сведения о военном потенциале России в Берлин8. Возмущенный такой наглой и злостной клеветой, на защиту Александры встал посол Франции Морис Палеолог. Императрица «вовсе не немка ни по помыслам, ни по духу и никогда ею не была», – заявил он. Она англичанка по линии своей матери и бабушки, королевы Виктории, а также по «безупречной и воинствующей чистоте ее совести». Британский государственный деятель лорд Хардиндж придерживался такого же мнения: если бы Николай был англичанином, считал он, он «был бы самым безупречным английским джентльменом», и не было никакого сомнения в том, что Александра «хотя она стеснительна и замкнута, предана Англии, и что по всем своим вкусам и склонностям она англичанка до мозга костей»9.
Полагая, что императрица не обязана никому давать никаких объяснений, и доверяя одному только Николаю, Александра не делала ничего, чтобы пресечь распространяемые о ней слухи. А ее длительное выпадение из общественной жизни только раздувало пламя подозрений. Она заперлась в Александровском дворце в Царском Селе и все больше отгораживалась от всех, кроме своего самого близкого окружения. Даже ее фрейлины почти ее не видели и изнывали от скуки и бездействия. Такой светской женщине, как великая герцогиня Саксен-Кобург-Готская, отшельничество Александры казалось возмутительным; по мнению великой герцогини, у императрицы был долг перед обществом. Во время поездки великой герцогини в Россию по случаю празднования трехсотлетия дома Романовых в 1913 году она нашла атмосферу, царящую в Царском Селе, «точно такой же, как жизнь в доме, где обитает невидимый призрак»10. «Она теперь совсем не выходит и бóльшую часть дня лежит на диване», – пожаловалась великая герцогиня. При этом Александра даже не попыталась с ней заговорить и просто лежала «со страдальческой улыбкой на лице». Терпение родичей Александры было на пределе, а она продолжала изображать «истерзанную мученицу»11.
Но особенно великую герцогиню беспокоило благополучие дочерей Александры. Они казались обделенными вниманием и заботой, они почти не выходили за пределы дворца, проводя все свои дни на побегушках у матери. Их жизнь была уныла – вместо того, чтобы наслаждаться обществом людей своего возраста и статуса, они превратились в сиделок при своей хворой матери и больном гемофилией брате. Александра всегда с неодобрением смотрела на участие своих дочерей в жизни того, что она считала декадентствующим высшим обществом Санкт-Петербурга, и каждая их поездка в театр на оперу или балет вместе с отцом до начала войны была для них событием. Так что им приходилось ограничивать свое общение тесным, находящимся под неусыпным контролем их матери кружком немногочисленных дам из ее близкого окружения, несколькими тщательно отобранными морскими офицерами из экипажа императорской яхты и элитным казацким эскортом, который их охранял.
Удовольствие дети Романовых находили в мелочах, особенно в пеших, велосипедных и лодочных прогулках на свежем воздухе со своим отцом. Все остальное время четыре сестры часами сидели дома со своей матерью, занимаясь вязанием и шитьем. – «А ваша матушка когда-нибудь читает? – спросила их великая герцогиня, шокированная узостью их мирка. – О нет, никогда, – отвечали сестры, – ведь у нее постоянно болит голова»12. Великая герцогиня была убеждена, что Александра c с головой ушла в какую-то свою внутреннюю болезнь и отказывается от операции, которая могла бы ее излечить, и что она нездорова психически. «Дядя Серж [муж Эллы] еще более десяти лет назад сказал мне, что он уже тогда был убежден в том, что у нее une douce folie
[8], как он это назвал. Как же он был прав!»13
