С начала войны в Великобритании набирало размах забастовочное движение, распространение социалистических идей подпитывало волнения среди рабочих и способствовало росту авторитета партии лейбористов. Все это серьезно омрачало царствование Георга V. Социалистические идеи несли с собой пугающий призрак республиканства, а король Георг слишком ясно понимал, что главная задача его правительства – поддерживать стабильность внутри страны в военное время. Он боялся, что из России стихия классовой борьбы перекинется на Британию; низложение его кузена Ники превратилось для Георга в серьезный конфликт интересов, из-за которого он мучился и колебался, пытаясь найти баланс между родственными узами и долгом главы государства.
Голоса несогласных раздавались все ближе к дверям его дворца. 31 марта в Королевском Альберт-холле состоялся митинг в поддержку русской революции, на котором председательствовал не скрывавший своих республиканских убеждений лейборист Джордж Лэнсбери. И это не было собранием горстки леворадикальных экстремистов – Альберт-холл был забит под завязку: 12 000 человек в самом зале, и еще 5 000 столпилось у входа, поскольку здание не смогло вместить всех желающих18. Хотя митинг в Альберт-холле и не был открыто направлен против короля, празднование революции и освобождения России серьезно укрепило уверенность рабочего класса Великобритании в собственных политических силах. Всегда чуткий к малейшим проявлениям социальной напряженности, личный секретарь короля лорд Стэмфордхэм то и дело плескал маслица в костер беспокойства Георга, снабжая его вырезками из прессы с негативными ремарками по поводу возможного приезда царя в Англию.
День за днем Стэмфордхэм перерывал кипы газет в поисках любых критических высказываний в адрес короля, любых проявлений антимонархизма в обществе и вклеивал все найденные вырезки в досье, озаглавленное «Брожение в стране». Один абзац был обведен жирной красной чертой, чтобы привлечь внимание короля – это был фрагмент статьи, опубликованной 5 апреля одним из лидеров лейбористской партии из числа независимых и озаглавленной «Нам необходима Британская республика». Напечатанная в газете Justice – The Organ of Social Democracy, которой вскоре суждено было стать официальным печатным органом лейбористской партии, статья напоминала читателям, что британская королевская семья «по сути своей – немецкая»
[14], и призывала к установлению в Британии республики, замечая, что если «король и королева пригласили приехать к нам сюда своих свергнутых русских кузена и кузину, они совершенно превратно толкуют настроения простых англичан»19.
Далее в статье говорилось о желании установить в послевоенной Британии республиканскую форму правления. В тот же день король получил от своего друга, епископа Челмфордского, письмо с предостережением о том, что «в обществе сложилось подозрение, будто наша страна поддерживает царя». Поступали на имя короля и другие письма, как написанные в ответ на депеши самого короля, так и отправленные знакомыми и незнакомыми людьми по собственной инициативе. Их авторы выражали серьезную озабоченность укреплением позиций лейбористской партии и ее ролью в возбуждении общественного недовольства20. Так что страх перед толпами черни был распространен широко.
Вероятно, правительство не приняло всего этого в расчет, давая согласие на просьбу Милюкова предоставить царю убежище в Англии. Не учло оно и того, что британский народ не забыл жестокости, с которой в России была подавлена революция 1905 года. Стэмфордхэм был дотошен, если не сказать навязчив, делая все, чтобы привлечь внимание монарха к любой статье или заметке, способной вызвать его беспокойство. «Нет ни одной социалистической газеты, ни одного клеветнического листка, с любыми оценками – позитивными или негативными – его величества и королевской семьи, которые не были бы прочитаны и показаны королю», – заявил он21. Его систематические атаки на и без того пошатнувшуюся уверенность короля в том, что правительство верно подходит к проблеме, вскоре принесли желаемые плоды.
* * *
Между тем 3 апреля в Александровский дворец со своим первым официальным визитом к арестованным Романовым явился Александр Керенский, прибыв с помпой в одном из многочисленных роскошных автомобилей, конфискованных в императорском гараже. Будучи представлен Николаю, он с напыщенным видом сообщил, что одним из его первых действий на посту министра юстиции была отмена смертной казни. Эта декларация, однако, была, вероятнее всего, продиктована не столько общим альтруизмом, сколько желанием предупредить предсказуемое давление со стороны тех, кто призывал судить и казнить Николая. От Керенского все настойчивее требовали сохранить смертную казнь для «предводителей старого режима»22.
Отвечая на вопрос Николая, Керенский не смог сообщить что-либо определенное относительно его отъезда из России, но сказал, что все еще надеется устроить такой отъезд. Керенского привели в замешательство пассивность и отрешенность царя, показавшиеся ему странными – ведь после тех бурных событий, которые Николай пережил, прошло еще совсем мало времени. В нем чувствовалось глубокое одиночество, даже какая-то опустошенность. «Он не желал бороться за власть, и она просто выпала из его рук»; уход Николая в безвестность существования обыкновенного частного лица «не принес ему ничего, кроме облегчения». Освободившись от необходимости сидеть часами за письменным столом и подписывать «эти бесконечные документы», он, казалось, был вполне доволен жизнью, читая, гуляя, коля дрова и ухаживая за садом вместе со своими детьми. Только Александра «остро переживала утрату власти и не могла примириться со своим новым статусом»; ее отрицательное и враждебное отношение ко всему, что ее окружало, на всех действовало деморализующе23. Позднее Керенский признался одному из своих друзей, что его составленное заранее мнение о Николае было предвзято и несправедливо. Полное чувства собственного достоинства поведение бывшего царя произвело на него столь глубокое впечатление, что он неожиданно для себя самого, обращаясь к нему, говорил: «Ваше императорское высочество» вместо того, чтобы именовать его просто Николаем Александровичем24.
В первые дни апреля, ничего не зная обо всей закулисной возне вокруг его эвакуации из страны, Николай записал в своем дневнике, что начал разбирать свои вещи, «откладывать все то, что хочу взять с собой, если придется уезжать в Англию»25. Когда один из вынужденных тюремщиков семьи Романовых (П.П. Коцебу. – Прим. ред.) намекнул Александре, что, возможно, ей следует поторопить события и «написать английской королеве, чтобы она позаботилась о ней и ее детях», она резко его оборвала: «Мне не к кому обращаться с мольбами после всего пережитого нами, кроме Господа Бога. Английской королеве мне не о чем писать…»26.
