И все же весной 1918 года, как бы нам ни хотелось, чтобы дело обстояло иначе, британские правящие круги вовсе не были озабочены спасением Романовых. Их куда больше заботили более крупные задачи в области торговли, финансов и промышленности, связанные с открытием российских рынков после захвата власти большевиками. И они удвоили усилия, когда 3 марта 1918 года – в тот самый день, когда Йонас Лид прибыл в Лондон для проведения серии встреч – после трех с половиной месяцев препирательств в Брест-Литовске Троцкий подписал мир с Германией. Сделав это, он вывел Россию из войны и отдал огромные куски российской территории на Балтике, Украине и в Белоруссии Германии, а также некоторые территории на Кавказе туркам. Весьма реальная перспектива господства Германии над все еще раздробленной Россией, истощаемой гражданской войной, привела к тому, что ситуация приняла новый и опасный поворот. Если российские войска будут выведены с Восточного (для России – Западного. – Ред.) фронта Первой мировой войны, немцы смогут направить свою армию на Западный театр военных действий.
10 марта 1918 года большевики перенесли столицу России обратно в Москву. Вскоре после этого большинство иностранных дипломатов перебазировались в безопасную Вологду, и в британском посольстве в Петрограде остался минимум персонала. После того как заболевший сэр Джордж Бьюкенен был в январе отозван домой, в Англию, а нового посла так и не прислали, кто в России мог выступить в защиту Романовых по официальным британским дипломатическим каналам? И предостережение Роберта Уилтона, сделанное им в декабре предыдущего года, стало звучать еще более веско: «Из предложений, сделанными немцами в Брест-Литовске в их интересах, явствует, что враг намерен использовать [бывшую императорскую семью]». Многие русские монархисты были настроены прогермански, яростно ненавидели большевиков и поддержали бы немецкую интервенцию в Россию и реставрацию марионеточной монархии»59. Но какие мотивы стояли за этими «предложениями», которые немцы сейчас делали в интересах Романовых?
Глава 9
«Я скорее погибну в России, чем приму спасение из рук германцев»
Повествуя о своей жизни и работе в России, бывший французский посол в Петрограде Морис Палеолог, уже находившийся в отставке в 1930-х годах, не имел никаких сомнений относительно того, кто имел наилучшие возможности добиться эвакуации Романовых из России в начале 1918 года. В своем исследовании о двух низложенных императорах, Вильгельме II и Николае II, опубликованном в Париже в 1935 году, он утверждал:
«Только один отдельно взятый человек был способен спасти царя, царицу и их детей, и это был Вильгельм. У него была для этого возможность, и он больше всех других монархов был связан моральным долгом, велящим ему это сделать, поскольку ни одного другого государя не связывали с домом Романовых такие прямые и тесные узы. Ибо разве не он был крестным отцом Цесаревича Алексея?»1
В поддержку этого своего аргумента Палеолог процитировал долго остававшееся без внимания открытое письмо, написанное генералом Максимом Леонтьевым, командиром 85-го Выборгского пехотного полка, шефом которого долго был Вильгельм, и опубликованное в 1918 году в Париже. Леонтьев присутствовал на борту императорской яхты «Штандарт» во время встречи семьи Романовых с кайзером в гавани Палдиски на Балтийском море (ныне Эстония) в 1912 году, когда Вильгельм разыгрывал роль благосклонного дядюшки, осыпая детей Романовых подарками. В своем письме Леонтьев напомнил Вильгельму о той нежности, которую он выказал в тот день своему крестнику Алексею:
«Помните ли Вы, как в тот самый первый день после Вашего приезда, когда на борту «Штандарта» Вы сидели за столом рядом с императрицей, в столовую вбежал живой и игривый маленький мальчик и, увидев перед собой такое большое собрание не знакомых ему людей, застеснялся и схватился за свою мать? Вы тогда поманили его к себе, посадили к себе на колени, шутили с ним и гладили его по голове»2.
А как внимательны к Вильгельму были все четыре юные царские дочери, как все пятеро детей ловили каждое его слово. «Были ли они не правы, – вопрошал Леонтьев, – видя в Вас своего гостя и друга, не только друга России, коим Вы тогда себя объявляли, но также и истинного друга их собственной семьи?» Далее в своем письме Леонтьев пенял Вильгельму за те многочисленные прегрешения, которые он совершил как мнимый друг России, но больше всего его заботил вот какой вопрос: «Что Вы сделали, чтобы защитить эту семью?… Почему Вы не пришли ей на помощь? Хватило бы одного слова Вашего посла Мирбаха, сказанного большевикам. Вы могли спасти их, но Вы этого не сделали!»3
Давно утверждают, что в Брестском договоре содержалось особое секретное условие, согласно которому большевики должны были освободить Романовых и позволить им уехать из России. Однако до сих пор не было обнаружено никаких доказательств того, что это действительно было так, как нет никаких доказательств и того, что немцы на переговорах в Брест-Литовске в самом деле делали какие-то «предложения» в интересах Романовых. Немецкий историк Курт Ягов яростно оспаривал утверждение Палеолога о том, что немцы будто бы могли включить в договор такое условие. Они едва ли стали бы рисковать, вступаясь за монарха вражеского государства, который недавно был свергнут, писал он, «одновременно ведя переговоры с теми, кто его сверг». «Вопрос о монархистах был для большевиков как красная тряпка для быка»; так с какой же стати Германии было рисковать и идти на такой шаг после того, как Николаю не помогли его собственные союзники?4 Разумеется, после того, как британцы так и не помогли царской семье весной 1917 года, появились надежды, что заключение мира между Россией и Германией обеспечит Романовым благополучный выезд из страны и безопасное убежище. К весне 1918 года русские монархисты наверняка уже пришли к выводу, что единственная надежда на спасение царской семьи – это призыв к кайзеру о помощи. Более того, многие из них и до войны, и даже во время войны оставались настроенными прогермански.
Ленин в конце концов решил капитулировать перед кайзером из прагматических соображений, хотя и без всякого желания: российский Западный фронт совершенно развалился, и немцы наступали, причем с пугающей легкостью. Если бы он не согласился на условия немцев, его правительству пришел бы конец5. Вильгельм был не менее прагматичен: он не питал любви к большевикам, называя их «разбойничьими главарями» и находя ведение переговоров с ними крайне неприятным. В его глазах все они были «свиньями» и «жиденышами», и он даже не пытался скрывать своего полнейшего, яростного презрения к ним6. Но ему приходилось работать с ними, чтобы добиться германского господства над Россией; его мечта состояла в том, чтобы в конце концов раздробить бывшую империю на «четыре «царства»: Украина, Восточный Кавказ, Сибирь и Коренная Россия», которые должны будут служить германским промышленным и экономическим интересам7. Поддерживать большевиков и тем самым способствовать распространению германского влияния на юг, на богатый нефтью Кавказ и обширные зернопроизводящие губернии, было куда предпочтительнее, чем помогать белогвардейцам восстанавливать монархию8. Но как бы все могло перемениться, если бы весной 1918 года немцы осуществили план своего главнокомандующего, генерала Людендорффа, сделать все для свержения власти большевиков и завоевать поддержку со стороны казаков и других групп белогвардейцев и монархистов, чтобы установить в России, как писал Роберт Уилтон, «более покладистое правительство»?9 Но вместо этого правительству Ленина была дана передышка, так необходимая ему, чтобы упрочить свою власть, что в конечном итоге и решило судьбу Романовых.
