Телеграмма, конечно же, была передана королю. 3 мая в Министерство иностранных дел была доставлена следующая конфиденциальная записка на личном королевском бланке:
«Лорд Кроумер
[39] телефонировал, чтобы сообщить, что Король очень огорчен вестями, содержащимися в телеграмме мистера Вудхауса № 142, и надеется, что Министерство иностранных дел безотлагательно телеграфирует мистеру Локхарту, дав ему указание поднять этот вопрос перед мистером Троцким и настоять на улучшении режима содержания»27.
Так что же произошло потом? Сделал ли глава британской миссии в Москве Роберт Брюс Локхарт
[40] какое-либо представление Троцкому насчет Романовых? Как и следовало ожидать, архивы на этот счет молчат. Нет об этом упоминания ни в мемуарах и дневниках Локхарта, ни в мемуарах Троцкого. Ничего нет и в официально зарегистрированных делах Министерства иностранных дел. Имеются только нацарапанные от руки официальные комментарии на передней части обложки дела FO 371/3329/78031, которые добавлял каждый из чиновников перед тем, как передать папку следующему.
Мелким, неразборчивым почерком на обложке написано: «Боюсь, ходатайство за бывшую императорскую семью не поможет нашим отношениям с большевиками и вряд ли поможет самой этой семье… Если станет известно, что необходимо что-то предпринять, то лучше оставить на усмотрение мистера Локхарта, в какой форме он будет делать это представление»28
[41].
В результате в тот же самый день в 10.30 утра министр иностранных дел Бальфур отправил Локхарту в Москву шифрованную телеграмму, в которой высказывалась озабоченность короля, но также содержалось расхолаживающее замечание:
«У меня имеются серьезные опасения, как бы представление, которое вы сделаете, каким оно ни было, не принесло этим несчастным жертвам больше вреда, чем пользы. Но мы здесь не можем составить сколько-нибудь обоснованного мнения на сей счет, и я надеюсь, что вы с вашими тактом и благоразумием сделаете все, что в ваших силах, дабы смягчить тяготы их заключения».
В заключение Бальфур в кое-то веки высказал подлинные опасения за судьбу царской семьи:
«Если бы здесь все считали, что они являются жертвами неоправданной жестокости, это произвело бы крайне тяжелое впечатление»29.
После отправления Локхарту этой телеграммы в самом низу обложки был добавлен еще один комментарий:
«Учитывая желания короля, [курсив мой. – Авт.], думаю, мы должны дать мистеру Локхарту указание поставить этот вопрос пред мистером Троцким. Надо соблюдать осторожность, чтобы не выдать источник нашей информации»30.
Поскольку официальных действий в ответ на это предложение не последовало, стоит предположить, что в конечном итоге британское правительство предпочло все-таки не будить лихо. Между тем в Петрограде датский посол Скавениус занял гораздо более жесткую позицию в ответ на это известие о жестоком обращении с Романовыми. Заверениям советского посла в Берлине Иоффе о том, что «с императорской семьей не случится ничего плохого», была грош цена. Более того, его заявления в ответ на запросы о положении императорской семьи – как в Тобольске, так и в Крыму, по мнению Скавениуса, были «полны исключительного цинизма». В Крыму вдовствующая императрица и члены ее семьи практически голодали и находились целиком во власти своих тюремщиков-матросов, которым до сих пор, по крайней мере, «не пришло в голову убить ее», – написал он в депеше, которую отправил в Копенгаген. «Господин Иоффе не хуже меня знает, – продолжал Скавениус, – что если бы охранникам вздумалось это сделать, ни одной живой душе не удалось бы им помешать»31.
Затем Скавениус описал тяготы, которые приходилось переносить царской семье в Екатеринбурге в их теперешнем тесном доме, «окруженном высоким частоколом, который полностью закрывает дом и загораживает окна вплоть до второго этажа»:
«Окна, не загороженные частоколом, заклеены газетами. Таким образом их величества живут в полутьме и без вентиляции, поскольку открывать окна им запрещено».
Прогулки на свежем воздухе для узников были жестко ограничены, их пища – в основном гречневая каша и щи – была почти несъедобна, подавали ее на грязной оловянной посуде, и часто их принуждали есть вместе с охраной. «Очевидно, что цель – это сломить Их Величества как физически, так и морально, и последствия будут катастрофическими»32.
Вот это, заключил Скавениус – и в его словах ясно слышится негодование – «и есть то, что господин Иоффе называет хорошим и обоснованным обращением». Германское правительство явно не знало правды об условиях, в которых прозябали Романовы. И Скавениус немедля призвал датского министра иностранных дел попросить короля Христиана обратиться прямо к кайзеру:
«Если есть желание спасти Их Величества, то абсолютно необходимо, принимать меры для этого быстро. Я чувствую, что должен написать эту депешу, потому что не могу взять на себя ответственность за то, что не проинформировал тех людей, которые, возможно, способны что-то сделать с этой неприкрашенной голой правдой о теперешнем положении дел»33.
Датчане могли выражать обеспокоенность по поводу тяжелого положения Романовых, но как же король Георг? Он уже высказал свою личную тревогу за своих русских родственников, хотя и очень коротко и всего лишь один раз – после отречения царя в марте 1917 года. Но насколько глубокой была его «душевная боль» теперь и что он готов был для них сделать?
В поисках свидетельств о том, что весной 1918 года король Георг инициировал план какой-то отчаянной, последней попытки спасти Романовых, Саммерс и Мэнголд наткнулись на стену, которая до сей поры стоит на пути всех историков. Из комментариев на обложке хранящейся в Национальном архиве папки FO 371/3329/78031 явствует, что британское правительство не желало, чтобы его втянули в какую-либо открытую попытку вступиться за царскую семью и даже не особенно хотело, чтобы Локхарт делал советскому правительству представления на эту тему.
В 1917 году до того, как большевики захватили власть в ноябре, всем казалось, что прямой угрозы императорской семье не существует. Только 20 мая 1918 года британское правительство получило подтверждение от консула в Петрограде Вудхауса, переславшего телеграмму от 10 мая от британского консула в Екатеринбурге Томаса Престона, что царя привезли в Екатеринбург. «Он живет в частном доме через несколько домов от консульства», – подтвердил Престон и продолжил:
