Скрытность Элли является лишь одним из многих препятствий к распутыванию всей этой истории. Был ли его импровизированный план спасения Романовых составлен по прямой просьбе короля Георга и без ведома правительства? Или же это была часть какой-то иной операции, которую проводило правительство? Нет никаких свидетельств, говорящих о том, что план Элли был чем-то большим, чем наброски в блокноте, но если бы придуманная им операция была начата – и провалилась – то все это было бы необходимо как-то замять, чтобы избавить короля и правительство от позора. Пишущий о Романовых автор Майкл Окклшо утверждает, что в таком случае из Королевского архива пришлось бы «вычищать все разоблачительные свидетельства», чтобы спасти короля от обвинений в том, что он «умышленно поставил под угрозу жизни своих родственников». Член семьи Элли, у которого брали интервью в 2006 году, сказал, что в семье бытовало мнение, что от операции по спасению Романовых «на самом деле отказались, потому осуществить ее было невозможно». Но когда именно это произошло, мы никогда не узнаем61. Томас Престон считал, что «попытка их спасти была бы безумием, чреватым огромной опасностью для самой царской семьи». «В городе было десять тысяч красноармейцев, и большевистские шпионы были на всех углах и в каждом доме»62.
К лету 1918 года тревожная неизвестность о судьбе Романовых, усугубленная тем, что им запретили вести переписку, не только страшно усилила у них самих чувство безысходного одиночества, но и обострило душевную боль их родственников, которые жаждали узнать о них хоть что-то. И далеко-далеко от Екатеринбурга одна из членов большой семьи короля Георга в Англии дошла в своей тревоге за семью Романовых – и особенно за их детей – до такой степени, что начала действовать самостоятельно.
Глава 11
«Около полуночи ожидайте свистка»
23 мая 1918 года – в тот день, когда Ольгу, Татьяну, Анастасию и Алексея наконец привезли из Тобольска к их родителям и сестре в дом Ипатьева – их тетя Виктория написала страстное письмо министру иностранных дел Великобритании Артуру Бальфуру. Сестра Александры и Эллы, близко знающая семью Романовых, Виктория Милфорд-Хейвен сделала в этом письме самое логичное предложение из всех, которые кто-либо делал до тех пор. Она написала его из своего дома в Ист-Каус на острове Уайт, и в нем она, как на ее месте сделала бы любая мать, на первое место поставила благополучие невинных детей Романовых. Примечательна манера, в которой она начала свое письмо к министру иностранных дел: «Должна извиниться перед Вами за то, что я беспокою Вас своими личными тревогами в то самое время, когда Вы так обременены работой, – написала она своим крупным резким почерком, – но мне больше не к кому обратиться»1.
«Больше не к кому обратиться»? А как же насчет ее двоюродного брата, короля Георга? Не говорит ли красноречивее всяких слов этот полный отчаяния крик души о полном бессилии короля – как политическом, так и практическом, – неспособного оказать хоть какую-нибудь помощь его находящимся в заточении русским родственникам в это ужасное время?
Далее Виктория объясняла испытываемую ею тревогу из-за отсутствия новостей о ее сестрах и других родственниках, находящихся в России. То немногое, что ей было известно, она узнала из газет, и это навело ее на «очень тревожные мысли». Пока что она точно знала только одно – что Николая, Александру и Марию отправили в Екатеринбург, в то время как остальные дети, похоже, оказались покинутыми в Тобольске. «Пока семья находилась в одном месте и все ее члены делили общую судьбу, я чувствовала, что это было именно то, чего они и хотели», – продолжала она, демонстрируя такое понимание сути ситуации, которое было свойственно лишь немногим из родни Романовых. И сейчас она «с ужасом думала о том горе, которым эта разлука наверняка явилась для них всех». И особенно для Александры. Похоже, дети ее сестры, писала она, остались «вообще без попечения родственников»2. Виктория явно хорошо обдумала все последствия той просьбы, с которой она сейчас обращалась к Бальфуру; «Мальчик, – признавала она, – является политическим активом, который ни одна из партий в России не захочет выпустить из рук или позволить вывезти из страны»
«Но детей женского пола (быть может, за исключением самой старшей
[44]) российское правительство не может считать заложницами, имеющими хоть какие-то значение и ценность, и предоставление им убежища не поставило бы в неловкое положение никакое другое правительство, в чьей стране они бы поселились. Я горячо желаю, чтобы этих девушек, самым младшим из которых 19 и 17 лет, если это возможно, отдали на мое попечение»3.
Что плохого будет в том, спрашивала Виктория, что трем остальным сестрам будет разрешено поселиться на «этом отдаленном маленьком островке Уайт», где они могли бы «вести простую жизнь частных лиц вместе со мной, человеком, не имеющим никакого политического веса»? Она и ее муж обязались бы держать их на острове, «в тиши и безвестности, где они не будут общаться ни с кем из русских». Разве нельзя сделать так, чтобы девушек вывезли из России и отдали на попечение ей? Это, подчеркнула Виктория, «единственное, что я могу сделать и что, возможно, при нынешних обстоятельствах послужит некоторым утешением для их бедной матери, моей сестры»4. Далее Виктория предположила, что ее предложение можно было бы осуществить при посредничестве Германии, ибо она убеждена, что ее сестра Ирена (жена Генриха Прусского) не меньше нее «озабочена судьбой этих юных девушек». Не могло бы британское правительство начать переговоры, «не теряя времени?» 5
Бальфур отнесся к просьбе Виктории Милфорд-Хейвен с достаточной серьезностью, чтобы 25 мая отметить, что он «хотел бы, чтобы этот вопрос был рассмотрен в официальном порядке»6. Документальных свидетельств о том, что он обсуждался Кабинетом министров, не сохранилось, но пять дней спустя Бальфур набросал ответ на письмо Виктории:
«К сожалению, исходя из того, что я в конфиденциальном порядке узнал от людей, лучше всего знакомых с теперешней ситуацией в России, трудности, которые встали бы на пути реализации подобного предложения, представляются мне в настоящее время почти непреодолимыми»7.
И вновь рукописный комментарий на лицевой стороне обложки папки с этой перепиской подчеркивает неуклонную приверженность британской бюрократии той политической линии, которая была принята ею более года назад. В решении, которое, по-видимому, было запротоколировано 28 мая, даже не был учтен вывоз Романовых из Тобольска в Екатеринбург:
