«Боюсь, что даже если бы у нас не было возражений общего плана, мы не могли бы вывезти детей Императора из России. Вероятно, Троцкого можно было бы убедить дать тайное согласие на их эвакуацию, но даже тогда было бы преодолено лишь первое препятствие. Доверять их большевистской охране было бы небезопасно, так что нам пришлось бы отправить британских офицеров, чтобы забрать их из Тобольска и перевезти во Владивосток. Сведения об этой операции сразу же стали бы известны, и нас заподозрили бы в некоем царистском заговоре, вследствие чего жизни всех участников этого предприятия оказались бы под угрозой из-за враждебного противодействия на местах»8.
Если позиция британского правительства действительно была именно такой, то это еще один аргумент в пользу того, что план спасения Романовых, задуманный Стивеном Элли, носил характер совершенно неофициальный. Мысли о «царистском заговоре», похоже, были для британского правительства идеей фикс, и теперь у Романовых в последние недели их жизни оставалась единственная надежда – на доблестную, но практически неосуществимую попытку спасения силами монархистов.
Порой относящийся к теме материал обнаруживается в самых неожиданных местах. Одно такое открытие, сделанное мною во время изысканий при написании этой книги, – это остававшиеся до сих пор неизвестными и не внесенные ни в какие каталоги машинописные заметки британского консула Томаса Престона, озаглавленные «Бдение». Я обнаружила их в архиве американского журналиста Айзека Дона Ливайна, в Университете Эмори, Атланта. Я понятия не имею, откуда Ливайн взял этот экземпляр записок, которых нет среди бумаг Престона, хранящихся в Университете Лидса. Возможно, он встречался с Престоном во время его поездки в Россию в 1919 году и обсуждал с ним объединявший их интерес к Романовым. «Бдение» – это ценный и производящий сильное впечатление рассказ о том, какими те страшные дни июня и июля 1918 года были для жителей Екатеринбурга.
К лету 1918 года, когда гражданская война добралась и до Урала, и до Сибири, и контрреволюционная активность там возросла, Екатеринбург был царством большевистского террора, жертвами которого пали тысячи людей. Престон написал, что в этом «водовороте беззакония» фанатичные красногвардейцы, считая, что творят мщение, нередко совершали хладнокровные убийства. По городу рыскали примерно 10 000 разъяренных красноармейцев, к которым недавно добавились еще и 500 злобных матросов-кронштадтцев, которые тут же начали терроризировать население9. Впоследствии Престон вспоминал, в каком страхе жили тогда люди:
«По ночам от дома к дому ездили грузовики с отрядами по борьбе с контрреволюцией и расстрельные команды. Они вытаскивали людей прямо из постелей. Затем их отвозили на окраину города и, заставив рыть собственные могилы, либо расстреливали из пулеметов, либо закалывали штыками – в зависимости от каприза той пьяной расстрельной команды, которая должна была их умертвить. Единственным преступлением их жертв было то, что, будучи «буржуями», они являлись «врагами народа»»10.
Престон вспоминал, что летом того года ему удавалось время от времени отправлять шифрованные сообщения о российской императорской семье через тайных курьеров англо-американских экспедиционных сил, которые теперь были размещены в Архангельске. Он пользовался англо-русским словарем, чтобы создать свой довольно примитивный шифр, который большевики, перехватывавшие его сообщения, так, к счастью, и не расшифровали: «Возможно, они неодобрительно относились к буржуазным словарям»11.
Сами Романовы могли только гадать, что происходит в городе, но они слышали то, что творилось за воротами их дома на Вознесенском проспекте – главной улице, ведущей на вокзал; там слышались выстрелы, крики, грохот грузовиков и артиллерии, топот постоянно марширующих мимо войск, и царская семья наверняка остро чувствовала надвигающуюся на нее опасность. Им, разумеется, было неизвестно, что 20 мая сестра Александры, Элла (великая княгиня Елизавета Федоровна), которую недолгое время держали в заточении в Екатеринбурге отдельно от царской семьи, была перевезена в Алапаевск, находящийся от Екатеринбурга в 140 верстах (ок. 150 км), и заключена под стражу вместе с великим князем Сергеем Михайловичем и тремя великими князьями – братьями Иоанном, Константином и Игорем Константиновичами, а также князем Владимиром Павловичем Палеем. Несомненно, исполком Уральского Областного Совета пришел к выводу, что держать стольких Романовых вместе в одном городе было бы слишком опасно из-за потенциальных контрреволюционных заговоров с целью их освобождения. Две недели спустя младший брат Николая, Михаил Александрович, и его личный секретарь Брайан Джонсон, которых с марта держали в Перми, были увезены из своей гостиницы и пропали. 13 июня их вывезли в ближайший лес, и там их тайно убила местная ЧК.
К лету 1918 года положение гражданских в Екатеринбурге стало таким опасным, что даже у консулов держав Антанты не было иммунитета от бессудной расправы. Екатеринбургские большевики считали их врагами, и Престону становилось все опаснее делать свои упорные и почти ежедневные представления в Уралсовет относительно благополучия Романовых. Дуайен консульского корпуса в городе, он был очень активен в своих призывах, как, по его словам, и французский консул Жине
[45]. В начале июня Престону стало известно, что к Екатеринбургу приближаются крупные силы белочехов и казаков, которые «движутся, чтобы освободить нас от наших гонителей»; от чехословацкого корпуса пришло послание живущим в городе иностранным гражданам, чтобы они вывесили на своих домах флаги своих стран, дабы корпус не обстрелял их случайно из орудий12.
Помощь была близка – но успеет ли она вовремя, чтобы спасти Романовых? Казалось, что надежда остается только на дерзкую операцию монархистов по спасению царской семьи. Было замечено, что «с первых дней перевода Романовых в Екатеринбург в город начали в больших количествах стекаться монархисты, начиная с полубезумных дам, разнокалиберных графинь и баронесс и заканчивая монашками, духовенством и представителями иностранных держав»13. Один екатеринбуржец потом вспоминал, что люди каждый день, несмотря на суровый запрет, приходили к дому Ипатьева. «Они собирались мелкими группками, шушукаясь, тревожно поглядывая на высокий забор и вздыхая, пока их выстрелами не разгонял дюжий красногвардеец с винтовкой в руках». Комендант дома Ипатьева Авдеев заметил, что некоторые из них даже приносили с собой фотоаппараты и пытались делать фотографии14.
По мнению Томаса Престона, некоторые из этих доброхотов определенно были головной болью: эта «крошечная кучка» вечно изводила его, требуя сообщить новости о царской семье. Они так или иначе пытались выдумывать абсурдные планы по освобождению царской семьи, появляясь перед Ипатьевским домом с письмами и записками для них или тщась вступить с ними в прямой контакт15. Весьма вероятно, что личный врач Алексея, доктор Владимир Деревенко (он жил в городе, и ему время от времени позволяли входить в дом, чтобы лечить больного мальчика), мог пытаться приносить Романовым письма с воли, но во время всех его визитов за ним неусыпно следили, что делало передачу этих писем крайне затруднительной; «этот комиссар не отходит от меня ни на шаг», говорил он16. Тем не менее утверждают, что Деревенко поддерживал связь с человеком по имени Иван Сидоров (он был одним из флигель-адъютантов Николая), который был послан в Екатеринбург в мае одним из друзей семьи Романовых, чтобы привезти им в дар провизию17. Согласно одному из тогдашних рассказов, записки от доброжелателей передавались царской семье различными путями: «в караваях хлеба, в посылках, на оберточной бумаге». Один офицер-монархист в своих показаниях Соколову утверждал, что Деревенко снабдил его план-схемой комнат, в которых жила семья. Как бы то ни было, независимо от того, мог ли доктор Деревенко передавать Романовым записки или не мог, только он имел возможность приносить на волю важные новости, касающиеся условий их существования и их душевного состояния18.
