Никогда не поверявший бумаге свои самые сокровенные чувства, даже в личном дневнике – эта черта роднила его с его двоюродным братом Николаем – Георг с трудом находил, что можно было сказать в тот вечер. «Это было гнусное убийство. Я был предан Ники, который был добрейшим из людей и настоящим джентльменом», – написал он. Каковы бы ни были его недостатки и ошибки, его кузен «любил свою страну и свой народ»51.
Что еще он мог сказать? Георг знал, что подвел Николая. Но последствия его бездействия только начинали раскрываться в своем истинном масштабе, как разворачивался и заключительный акт той гротескной игры в кошки-мышки, которую большевики вели вокруг судьбы Александры и царских детей.
Глава 13
«Эти бедные невинные дети»
Освещение в британских газетах заупокойной службы по бывшему императору России Николаю II в августе 1918 года было скудным. «В наши дни столь многие носят черные одежды, – заметил светский журнал Tatler – что ношение придворными траура по Царю не слишком-то изменило общую картину, даже в опере»1. «Большинство газет в странах Антанты напечатали самые короткие некрологи и сформулировали их так, словно только деликатность не давала их авторам выразить свои истинные чувства к покойному, – вспоминал бывший посол России во Франции Александр Извольский. – Нельзя было не почувствовать, что под этой сдержанностью скрывается всеобщее осуждение характера и действий покойного государя». Но в «этом заговоре молчания» было одно «явное исключение», заметил он: газета Daily Telegraph разразилась целой серией статей доктора Эрнста Диллона, полных «резких обвинений против Николая II», которые Извольский нашел «оголтелыми, вводящими в заблуждение и лживыми»2.
Страны Антанты уже четвертый год вели жестокую войну, и им грозила опасность потерпеть в ней поражение; в России общее отсутствие дипломатического интереса к судьбе царя усугублялось крайне некачественной связью. Так что ни одна из иностранных держав не могла получить надежные сведения и выразить советскому режиму свое возмущение. Те дипломаты, которые еще оставались в стране, чувствовали, что положение их становится все более опасным, причем многие официальные лица, представляющие страны Антанты, даже опасались за свою жизнь. Все более широкое распространение получали свирепые политические репрессии по мере того, как страну захлестывал большевистский Красный Террор. Что значила еще одна смерть теперь уже не игравшего никакой роли бывшего монарха в этой оголтелой культуре насилия, которая уверенно воцарялась в России? Реакция простых русских людей на убийство Николая была еще более вялой, если не сказать безразличной, хотя в тех московских церквях, которые были еще открыты для верующих, было отслужено несколько заупокойных служб. Но, в общем и целом, как отметил американский посол Дэвид Р. Френсис, «убийство Императора, на которого народ когда-то смотрел с любовью и почтением как на «царя-батюшку», не вызвало никакого недовольства. По правде говоря, вскоре оно было забыто»3.
Первой Британию обвинила в том, что она подвела царя, германская коммуникационная служба German Wireless:
«Если английский двор сейчас выполняет свой долг, нося траур… то Англии следовало выполнить свой долг, предоставив хотя бы гарантии личной безопасности низложенному Царю, который был слишком слаб, чтобы сохранить свое положение, и опять-таки слишком слаб, чтобы принять какое-либо участие в дальнейшей судьбе России… Даже в последние несколько недель Англия могла бы спасти Царя, если бы она того желала. Царь был принесен в жертву британской политике, как и все остальное, что может ей помешать… Теперь, когда Николай уже не может причинить ей вреда, по нем носят траур. Английский двор использует его гибель – которая была для них желательным событием и в которой отчасти виновна Англия – чтобы устроить из нее перед всем миром мелодраматический спектакль»4.
В самой Британии уровень официального лицемерия достиг новых высот в письме, которое лорд Стэмфордхэм написал 25 июля лорду Эшеру, сокрушаясь по поводу безразличия британского общества и британских газет к гибели царя. «Случалось ли когда-нибудь более жестокое убийство и демонстрировала ли когда-либо наша страна такое черствое равнодушие в ответ на трагедию такого масштаба? – вопрошал он. – Куда подевались наши национальные чувства сострадания, благодарности, простой порядочности?»5
Черствое равнодушие? Где же были чувства самого Стэмордхэма, когда он всячески поддерживал короля в его нежелании предоставить Романовым убежище в Англии и даже разжигал это нежелание; или когда он уверял Георга V, что тому не стоит присутствовать на заупокойной службе по своему двоюродному брату? «Какие страдания перенес этот бедный, несчастный Император за последний год»? – вопросил Стэмфордхэм и тут же ловко перебросил мяч обратно на сторону немцев: «Почему германский Кайзер не включил в Брест-Литовский договор условие об освобождении Царя и его семьи»6? В своем ответном письме лорд Эшер согласился, что во всем виноват Вильгельм, раз он этого не сделал. Все это сводилось к вопросу о «нравственной трусости. К страху перед порочащими намеками, критикой и поношением»7.
Нравственная трусость, несомненно, была отличительной чертой всех безуспешных переговоров о судьбе Романовых с участием всех сторон, кроме разве что короля Альфонсо. И пока различные короли и их правительства наперебой обвиняли друг друга, неразбериха по поводу судьбы Александры и ее детей только набирала силу. Масла в огонь добавили слухи о том, что их будто бы видели в поезде из Екатеринбурга в Пермь8.
Именно этот совершенно безосновательный слух, который передавали из уст в уста, пересказывали и много раз поворачивали так и сяк различные конспирологи, породил мифы о чудесном спасении, дожившие до следующего века. В Перми, как утверждали затем, женщин разделили и отправили в разные места Европы под новыми именами. Эти россказни очень скоро начали жить своей жизнью; в 1920-х годах в Берлине появилась первая лже-Анастасия – Анна Андерсон, которую на самом деле звали Франтишкой Шанковской. За ней немедленно последовали остальные липовые претендентки-имперсонаторши.
Весть о гибели Николая приняли почти мгновенно и повсеместно, хотя его мать Мария Федоровна отказывалась верить в смерть своего любимого Ники до того дня, когда умерла она сама. С Александрой и детьми в последовавшие за тем недели все было иначе. Без осязаемых доказательств, без могил, без обнаруженных тел Александры и детей, многие из их европейских родственников отказывались оставить надежду на то, что они все еще живы. Более того, было еще неизвестно, что Элла (Елизавета Федоровна) и другие Романовы, находившиеся под стражей в Алапаевске вместе с ней, тоже злодейски убиты. В этой связи надо заметить, что какое-то время немцы полагали, что Элла все еще находится в Москве9. Но когда исполняющий обязанности консула Германии в Москве Герберт Хаушильд начал активно ходатайствовать за «германских принцесс», он почувствовал, что советский режим ему лжет.
