Немцы все еще ожидали дальнейших новостей от Керенского, когда внезапно было сделано заявление: «Британцы пригласили царя прибыть в Англию и позаботятся о его отъезде»76. Германское предложение об эвакуации было сорвано.
Это до сих пор остававшееся неизвестным изложение тогдашних событий, сделанное Вильгельмом, поднимает важные вопросы. Если это правда, то это означает, во-первых, что Керенский вел игру с обоими правительствами одновременно – британским и немецким – по поводу эвакуации Романовых и предоставлении им убежища, а во-вторых, что, возможно, британцы, пронюхав о немецком плане по обеспечению эвакуации, поспешили получить политическое преимущество перед немцами и опередили их, сделав свое предложение о предоставления убежища в телеграмме от 23 марта. Тогда сам собой напрашивается последний важный вопрос: если бы британцы и немцы тогда, в марте 1917 года, на время забыли про свои политические разногласия, чтобы действовать совместно, не могло ли это стать лучшим и единственным шансом на то, чтобы царская семья благополучно выехала из России?
«Какую бездну личной и политической низости это открывает, – заключил Вильгельм в своих комментариях к письму Гутмана, – обречь своего союзника и друга на верную смерть, лишь бы его рыцарственный кузен – даже если он и являлся его противником – не получил возможности оказать ему рыцарскую услугу, которая, возможно, обернулась бы для Англии политическими неудобствами после войны»77.
В конечном итоге вся эта история сводится к политике, практической целесообразности, стратегии – не говоря уже о ранах, нанесенных грандиозному эго кайзера, – а не к соображениям искреннего человеколюбия.
Если весной 1917 года Керенский и впрямь вел тайные переговоры с немцами относительно эвакуации Романовых, то до нас не дошли и не стали достоянием гласности какие-либо иные доказательства таких переговоров, точно так же отсутствуют и доказательства того, что британское предложение вывезти царя и его семью из России было всего лишь циничной попыткой набрать очки, чтобы переиграть ненавистного врага.
Было ли все это всего лишь бредовыми измышлениями кайзера или же в его утверждениях все-таки есть доля правды? Дошедшие до нас документы об этом молчат – как они, к сожалению, слишком часто делают, когда речь заходит и о многих других аспектах этой запутанной истории.
P.S. «Никто не виноват?»
Какова бы ни была степень ответственности короля Великобритании, кайзера Германии и их венценосных европейских родственников в той страшной участи, которая постигла их русских кузенов, нет ни малейших сомнений в том, что убийство Романовых в Екатеринбурге в 1918 году стало поворотным пунктом в истории европейской монархической системы. Оно нанесло сокрушительный удар институту монархии, пережившему века революций, террористических актов и постоянной угрозы со стороны приверженцев республиканской системы правления. Первая мировая война, Великая война, наложившая свою неизгладимую печать на двадцатый век, сметя столь многие из этих казавшихся незыблемыми монархий, доказала, что их дни сочтены. В послевоенные годы все они должны будут приспособиться к своему новому статусу конституционных монархий, или же их свергнут.
Несомненно, самая зловещая и беспощадная угроза этому старому порядку исходила от российского большевизма и его апологетов, наводивших ужас на обитателей многих европейских стран. Убийство Романовых внушило европейской аристократии «лютую, почти рефлекторную ненависть» к этой новой политической скверне, ибо идеология большевизма проповедовала полное уничтожение этой «прослойки»1. Последующий рост влияния коммунизма продемонстрировал всем монархиям, что «божественное право» королей и личная королевская дипломатия вроде той, которую продвигал Эдуард VII, ушли в прошлое. Дальнейшее существование монархий теперь будет возможно только с согласия народов, над которыми они стояли. Повсеместно звучали новые лозунги – «социализм» и «демократия», и монархам теперь приходилось сдерживать свои природные автократические инстинкты и модернизироваться.
В ноябре королева Нидерландов подавила попытку крайне левых свергнуть ее с трона, а в 1920 году предоставила убежище низложенному кайзеру. К 1919 году в Швеции король Густав был вынужден капитулировать перед левоцентристской администрацией. В 1920 году, после пришедшегося на Пасху политического кризиса, король Дании Кристиан X согласился отказаться от использования своих конституционных прерогатив. Пережив психологические травмы от оккупации во время Первой мировой войны, бельгийский король Альберт I постарался объединить франкоговорящую и фламандскую части своей страны как король всех бельгийцев. А в Норвегии неизменно прагматичный король Хокон, согласившись с необходимостью перемен, объявил в 1927 году: «Я также и король коммунистов»2. Однако у короля Испании Альфонсо после оглушительной победы республиканцев и социалистов на муниципальных выборах, прошедших в апреле 1931 года, не осталось надежды на компромисс. Он в ужасе укрылся вместе со своей семьей в мадридском королевском дворце Эскориал, который окружали толпы черни, размахивающей красными флагами и вопившей: «Смерть королю!… Нам нужна голова его сына!» Альфонсо опасался, что его и его семью постигнет та же участь, что и его родственников Романовых. Хотя он и не отрекся от престола, у него не осталось иного выхода, кроме бегства из страны3. Была провозглашена Вторая Испанская республика, а Альфонсо в конце концов обрел убежище в Риме.
Став свидетелями того, как их собратья-монархи с треском потеряли власть в своих странах по всей Европе, и, несомненно, постоянно помня об убийстве их русских родичей, король Георг и королева Мария одними из первых среди монархов осознали, что им нужно кардинально изменить свой имидж в глазах общественности. Распространение республиканских идей, подстегнутое революцией в России, уже один раз вроде бы угрожало смести их с трона, и они понимали, что для них жизненно важно завоевать сердца британских трудящихся масс. Было также необходимо свести на нет сохраняющуюся внутри самой Лейбористской партии угрозу республиканства, увязав легитимность монархии с идеей ее прямого партнерства с британским народом. В послевоенные годы король Георг и королева Мария прозорливо начали внедрять в практику своего рода «монархическое народничество», превращая жизнь монарха в центр жизни нации. Эта тенденция продолжилась при их сыне, Георге VI, и, вероятно, достигла своего апофеоза в период царствования их внучки, королевы Елизаветы II4.
В 1855–1857 годах, работая над своим обличающим пороки современного ему общества романом «Крошка Доррит» – беспощадным обвинением в адрес неподотчетного народу и безответственного правительства, Чарльз Диккенс дал ему рабочее название «Никто не виноват». Название иронично намекало на преступную беспечность правящих кругов, политику перекладывания различными министерствами ответственности друг на друга во время катастрофы, в которую вылилась Крымская война 1854–1856 годов, и на коллективную вину перед угнетенными бедняками. В бедствиях войны и всем том, что она с собой принесла, был «никто не виноват». Ту же самую фразу можно ретроспективно употребить применительно к коллективной вине европейских монархов и правительств в гибели Романовых. Ибо, поистине, в их убийствах виновны Все – и Никто.
