– Да-да, вы совершенно правы! Давайте сделаем так… Вы рано встаете?
– Да. Я жаворонок.
– В таком случае, завтра утром я пришлю за вами машину, и мы позавтракаем в хорошем месте. У меня утром есть возможность выкроить часа полтора, вот тогда все и обсудим. Потом вас доставят, куда вы скажете. Такой вариант вас устроит?
– Да. Устроит. В котором часу за мной приедут?
– А где вы живете?
Сандра назвала адрес.
– Отлично! В половине восьмого вас устроит? Не слишком рано?
– Нет-нет. Нормально.
– Очень хорошо. Мой водитель, как подъедет, наберет вам. Все, до встречи, Александрина Юрьевна!
– Хорошо, Роман Евгеньевич! До завтра!
Ага, с таким уже можно иметь дело. Не дурак явно. А деньги сейчас очень нужны!
Сандра покормила попугая, в котором уже души не чаяла, но старалась не называть по имени. Оно почему-то причиняло легкую боль. Надо же, уехал и с концами… А мне показалось, что… Да ладно, именно что показалось… Зачем мне снедаемый комплексами эмигрант? Она уговаривала себя, что просто очень хотела написать его портрет, уж больно интересное и необычное лицо. И необычный, удивительный блеск черных, каких-то непроницаемых глаз. Да ну, господь с ним, пусть продает там свои машинки. Венька говорил, что американские феминистки разгромили один из его магазинов. Так ему и надо! Ладно, если получится с новым заказом, уеду куда-нибудь к черту на куличики, буду отдыхать и писать пейзажи… Без всяких морд. Надоели морды!
На другой день она встала ни свет ни заря, оделась элегантно и дорого, но по-утреннему скромно. И очень понравилась себе. Ровно в половине восьмого раздался звонок.
– Госпожа Ковальская, машина господина Сутырина ожидает вас!
– Иду!
Ее ждал черный «мерседес» и вышколенный немолодой водитель. Они молча ехали минут двадцать. «Мерседес» остановился у небольшого, похожего на пряничный, домика. Вывески никакой не было. Но тут же навстречу вышел мужчина в одном свитере и приветливо помахал ей. Это и есть Сутырин? Вряд ли охранник стал бы махать ей ручкой.
– С добрым утром, госпожа Ковальская! Я Сутырин!
– Не боитесь простудиться?
– Нет, нисколько! Заходите, Александрина Юрьевна! Прошу вас, садитесь! – он отодвинул ей кресло. – Вот вы какая!
– Какая?
– Молодая, красивая, и явно умная.
– С чего вы взяли, что умная?
– А видно! Я, знаете ли, насмотрелся на дур. Ничего, что я сам заказал завтрак?
– Посмотрим! – улыбнулась Сандра.
– Знаете, я никогда не встречал этого имени – Александрина… Красиво, черт побери! А как вас зовут близкие? Саша?
– Сандра!
– О! Кстати, что вы пьете? Чай или кофе?
– Кофе! Со сливками и сахаром.
– Понял! Так вот, пока нам подали только сок, давайте обговорим условия.
Он протянул ей бумажку с написанной суммой в евро.
– Годится?
– Годится.
– Отлично! Ну вот, вы посмотрели на мою физиономию, что скажете, сколько сеансов вам потребуется?
– Думаю, сеансов за пять-шесть справлюсь. Но это только сеансы с натуры, мне еще потребуется время, чтобы довести портрет до ума.
– Это уже неважно! Главное, сколько времени у меня это отнимет. А сколько длится сеанс?
– Ох, по-разному… Но не меньше двух часов. Понимаете, человек обычно зажимается, теряет естественность, нужно время на адаптацию…
– Понял. И что, все зажимаются?
– Как правило, да. Хотя бывают исключения.
– Как все интересно…
– А почему вы решили обратиться ко мне? Есть и более именитые портретисты. Ага, понимаю. Они берут непомерно дорого, так сказать, за брэнд, а вам портрет понадобился не для показухи, то есть, в известном смысле, все-таки тоже для показухи, но, так сказать, для показухи внутреннего масштаба. Так?
– Господи, какое счастье разговаривать с умной женщиной! – рассмеялся Сутырин.
Ему от силы лет сорок восемь-пятьдесят. Лицо хорошее, открытое, глаза умные. В них есть лукавинка…
– Вы сможете приезжать ко мне в мастерскую? – спросила она.
– А где ваша мастерская?
– Там, где я живу.
– Ох, еще время на дорогу… А нельзя как-то иначе? Я буду присылать за вами машину…
– Ну, в принципе, это приемлемо, но где это будет происходить?
– А если у меня в офисе?
– Но там же вас все время будут отвлекать, дергать… И вы и я будем злиться.
– Нет! Работать будем в переговорной. Там хорошее освещение… Хотя вы правы, покоя мне не будет. А если у вас дома, то можно совсем рано утром? Часов в восемь?
– Конечно, можно даже в половине восьмого!
– Действительно, хоть два часа покоя. Отключу к чертям все телефоны, – как-то даже мечтательно проговорил Сутырин. – А столь ранние сеансы не побеспокоят ваших домочадцев?
– О нет!
– Отлично! Мы можем начать прямо завтра?
– Вполне.
– С вами просто. Я думал, будут какие-то понты…
– Почему вы так решили? – улыбнулась Сандра.
– Потому что моя жена услышала о вас от своей подруги, Верочки Белецкой…
– А, поняла! – усмехнулась Сандра. – Тогда вы вправе были ожидать от меня любых понтов. Эта дамочка элементарное чувство собственного достоинства считает невесть какими понтами, тьфу!
– Но она в восторге от своего портрета. И муж тоже в восторге.
– И слава богу!
– Скажите, Сандра… Можно вас так называть?
– Пожалуйста.
– Кто ваш любимый художник?
– Господи, разве можно ответить на такой вопрос! Их много!
– Ну, из русских?
– Их тоже много.
– Ну, например, Серов?
– О да! А еще Левитан, Врубель, Куинджи, Коровин…
– Понял. А вы пишете маслом?
– В основном да, хотя некоторые женские портреты предпочитаю акварелью… Но вас буду писать маслом. Кстати, вам нужен, что называется, парадный портрет?
– Нет, просто портрет человека…
– Человека и бизнесмена?
– Надеюсь, это не будет портрет Гиршмана, как у Серова? С монеткой? – улыбнулся Сутырин.
– Ну зачем же обезьянничать. Я надеюсь, смогу разглядеть в вас что-то другое…
– И я очень надеюсь.
Сандра вернулась домой очень довольная. Разговор с заказчиком прошел на редкость легко и без проблем. Далеко не всегда так бывает. Сутырин произвел на нее приятное впечатление. Кажется, вполне нормальный тип. Даже в живописи разбирается, знает про портрет Гиршмана… Думаю, особых трудностей не предвидится, правда, его жена дружит с Верочкой Белецкой… Отвратительнее бабы я, кажется, еще не встречала. Впрочем, какое мне дело до подруг его жены и до самой его жены тоже. Только пока будут эти сеансы, не надо оставлять на ночь Артема. Ни к чему это. Да и вообще… Он мне как-то ни к чему. Хотя в принципе золотой мужик. Но с ним никогда не получается говорить так упоительно легко и даже как-то искрометно, как с Тимуром… Хотя какой толк в искрометных разговорах? Как в потухшем и уже остывшем костре. Одна зола… И никаких искр. А пожалуй, ни с кем в моей жизни такого не было. Никто не метал искры… Она рассмеялась про себя. Правда, некоторые метали икру, а вот искры… Или я просто это придумала, и искры были совсем другого свойства? Сексуального? Ох, да ну его… этого… искромета. В кроссвордах сейчас стало встречаться слово «икромет». А Тимур для меня будет «искромет». Она рассмеялась, а смех для нее всегда был лучшим лекарством. Неужто можно одним смешным словом избавиться от наваждения? Кажется, да! И слава богу!
