Сутырин приехал ровно в половине восьмого утра.
– Какой у вас необычный дом. Ох, а это что, круглое? Лестница? С ума сойти! Это вы сами придумали?
– Нет. Купила у одного краснодеревщика.
– А какая удобная…
– Вот моя мастерская. Вы первый, кого я буду здесь писать. А это мой друг! – Она указала на клетку с попугаем.
– Привет! Каков красавец! Кеша?
– Дуррак! Дуррак! Я Тимурр! Я Тимурр!!!
– У меня было такое впечатление, что всех попугаев Кешами кличут, – рассмеялся Сутырин. – Ну, извини, брат!
– Роман Евгеньевич, сядьте вот в это кресло. Вы ведь курите? Возьмите сигарету, вот так… Расслабьтесь… Я пока буду рисовать…
Она взяла в руки альбом и стала делать карандашные наброски.
– А разговаривать можно?
– Даже нужно!
– Дом совсем новый. Вы недавно переехали?
– О да, перед Новым годом.
– А раньше где вы работали?
– Снимала халабудку. Не хотела, чтобы сын дышал красками.
– Но вы же знаменитый художник! От Союза художников у вас не было мастерской?
– Да что вы! Я же не член Союза.
– Но почему?
– У меня нет высшего образования. То есть, я окончила в свое время юрфак МГУ, но…
– Так вы что, самоучка?
– Можно и так сказать. Правда, я два года ходила в художественную студию…
– Ну надо же! Я видел некоторые ваши работы. Они абсолютно не выдают в вас самоучку. Редкое качество.
– И какие же мои работы вы видели, кроме портрета мадам Белецкой?
– Видел кое-какие ваши пейзажи у Вишневецких. И еще портреты Гусева и Майского. Просто здорово! Но как вам удалось пробиться на этот рынок?
– Да я и не пробивалась. Как говорил Булгаков, сами пришли и принесли заказы… Видимо, удалось потрафить. Но если честно, я больше люблю пейзажи писать…
– Что, рожи надоели?
Она взглянула на него с интересом.
– Да не то чтобы…
– То есть, вы пишете портреты для денег?
– Да! Благодаря портретам я смогла нормально вырастить сына, построить дом… Да я люблю писать портреты, очень, мне это интересно. Просто в идеале хотелось бы писать тех, кого самой захочется. Только и всего.
– А меня вам захотелось бы писать?
– Вы кокетничаете?
– Так! Отбрили! – засмеялся он. – Поделом мне, нечего задавать идиотские вопросы.
Она молчала.
Часа через два Сандра отложила альбом и сказала:
– На сегодня все! Завтра уже буду писать. Хотите кофе?
– Хочу, но времени уже нет совсем. Спасибо! Тогда до завтра.
Он уехал.
Сандра просматривала свои наброски. Кажется, удалось схватить суть… Этот человек – заложник своего окружения, хотя он явно выше него на целую голову. И жена его, по-видимому, такая же пошлая дура, как Верочка Белецкая. Можно, конечно, заглянуть в Интернет, посмотреть, что за птица, но лень. И зачем мне знать, какая у него жена. Захочет, сам скажет, а я просто пишу портрет для офиса. И только!
А Сутырин был впечатлен этим сеансом у Ковальской. Интересная женщина, необычная, умная. Острая. Ну да ладно. Времени нет ни на что.
Вечером жена спросила:
– А почему это ты ездишь к этой Ковальской? Могла бы и она приехать, не развалилась бы за такие бабки.
– Мне так удобнее. И ей тоже. Она работает у себя в мастерской. Там специальное освещение.
– И когда ты опять к ней поедешь?
– Завтра.
– А мне с тобой можно?
– Это еще зачем?
– Интересно!
– Что тебе интересно?
– Ну, что у нее получается…
– Она тебе не покажет.
– Почему это?
– Потому что целому дураку полработы не показывают. А там даже не полработы, пока только наброски.
– А ты их видел?
– Нет.
– А почему?
– Я же сказал: целому дураку полработы не показывают.
– Значит, ты тоже дурак?
– Выходит, дурак! Ладно, Кристина, я устал. И хочу спать. Я сыт разговорами.
– Рома, погоди…
– Что еще?
– А когда будет готов портрет?
– Пока не знаю. Что ты привязалась с этим портретом?
– А я тоже хочу портрет. А то у Верочки есть, у Ванды тоже…
– Ладно, там видно будет, если мне мой портрет понравится, так и быть, закажу и твой тоже…
– Ну, за второй портрет она должна будет сделать хорошую скидку.
– Поживем – увидим!
– Ромочка, я тебя обожаю!
– Обожаешь? Вот и славно! Я пошел спать.
Ему вдруг стало смертельно скучно. Он заглянул в детскую. Дочка спала. Он осторожно поправил одеяло, и на цыпочках вышел из детской. С ума сойти. Веронике уже семь лет, за всеми делами он почти не заметил, как пролетели годы. Навалилась усталость. Придется выпить снотворное.
Тимур маялся. Раздражение, накатившее еще в Париже, вдруг с новой силой ожило в нем. Опять раздражало все. Раньше он даже любил читать газеты, теперь не мог взять их в руки. Такое впечатление, что все кругом рехнулись. Позвонил Роберт:
– Дружище, ты и впрямь от меня не отвернулся?
– А разве должен?
– Ну, судя по последним событиям, вроде, должен, – горько проговорил Роберт.
– А я на всю эту пакость плевать хотел. Я это все ненавижу! Такое впечатление, что все кругом свихнулись. Короче, если я тебе понадоблюсь, позвони, встретимся, выпьем, поговорим.
– Тимур, ты серьезно?
– Серьезнее не бывает.
– Спасибо, спасибо, дружище!
Тимуру показалось, что в голосе Роберта были чуть ли не слезы.
– Слушай, Боб, ты сейчас где?
– Дома.
– Хочешь, я прилечу?
– Нет, лучше я сам… – он помолчал. – Знаешь, меня сняли с роли… И хотят вообще закрыть проект…
Тимур громко матюгнулся.
– Что ты сказал? Это знаменитый русский мат?
– Он самый. Давай, старик, приезжай, остановишься у меня. Зачем тебе светиться в отеле?
– Да, ты прав, так будет лучше. Спасибо тебе!
– Хватит благодарить! Не за что! Для меня это только естественно! Сообщи, когда прилетишь, я тебя встречу.
