– Ты не против?
Она поджала губки и медленно кивнула.
– Я тебя спросил, ты. Назовись.
Инквизитор не собирался сдаваться. Герман знал не так много представителей этой братии, но слышал, что некоторая самоуверенность им присуща как будущим блюстителям магических законов. Впрочем, сейчас ничто не могло оправдать подобного хамства. Герман обернулся к нему, не выпуская руки Стефании.
– Меня зовут Герман, – опасно тихо ответил он, подпуская во взгляд ту самую, знаменитую на все училище, мрачность. – И не советую к ней лезть. На самом деле очень не советую.
– А то что? Ты хоть знаешь, с кем разговариваешь? Я Кирос, сын…
– Да плевать я хотел. – Выражение, более приличествующее Рене, само сорвалось с языка. – Обидишь ее и будешь иметь дело со мной.
Зловещая аура, которой славились все менталисты без исключения, сыграла свою роль. Кирос засомневался, а потом, пробормотав что-то оскорбительное, но едва понятное, развернулся и унесся прочь.
– Обязательно было вмешиваться? – спросила Стефания недовольно, хотя Герман ощущал, что ей приятна его забота.
– Обязательно, – ответил он и по-другому перехватил руку. – Ты же подаришь мне танец в награду за свое спасение?
Он потянул ее в центр зала. Вообще-то он и не спрашивал, скорее ставил Стефанию перед фактом, и она неожиданно покорно позволила вывести себя на свободное место и обнять. Руки у нее были такими холодными, что их прикосновения даже сквозь пиджак жгли кожу.
– Ты нахал. – Стефания решительно подняла голову, глядя ему в лицо, и положила ладонь на плечо.
– Монстр.
– Что? – не поняла Стефания.
– Я монстр, а не нахал. Разве не слышала об этом еще?
– Ты невыносим просто, – фыркнула она.
– Ты можешь хотя бы немного расслабиться и побыть собой? – спросил Герман, увлекая ее в ритм танца.
– А ты? Деревенский парень. Где научился так танцевать?
Герман шагнул навстречу и оттолкнул, покружив ее под рукой.
– Просто я талантливый. – Герман смутился, вновь кладя ладонь ей на талию. – Только и всего.
– Герман?
– А?
– Почему ты за меня заступился?
– Потому что тебе нужна помощь. Я не знаю точно, что произошло в твоей жизни на самом деле, и если ты не захочешь говорить, не смогу тебя заставить. Но избежать неприятностей пока еще вполне возможно.
Стефания нахмурилась.
– А если мне не нужна твоя помощь? Вообще ничья помощь.
– Это ты так думаешь. – Он легко пожал плечами.
– Пф! Мне виднее, нужна мне помощь или нет, – из чистого упрямства ответила она, но левая рука все так же покоилась на его плече, а правая – в его горячей ладони. Стефания зажмурилась, и Герман сделал то, что хотел уже давно, но никак не решался себе в этом признаться.
Он сделал шаг, разрывая приличествующее танцу расстояние между партнерами, наклонился и поцеловал ее чуть приоткрытые мягкие губы.
Пары вокруг продолжали кружиться в танце, плыла по залу легкая приятная мелодия. Только они вдвоем стояли посреди зала, как будто время для них замедлило свой бег.
Герман отстранился, а Стефания все так же стояла, закрыв глаза. Ресницы ее трепетали, на бледной коже расцветал румянец. Герман провел кончиками пальцев по ее щеке.
– Музыка стихла.
Стефания открыла глаза, будто только сейчас поняв, что произошло. Герман чуть поклонился, как того требовал этикет, и повторил с мягкой улыбкой:
– Музыка стихла, Стефания. Позволь откланяться. И, – он улыбнулся более открыто, – эта форма действительно тебе идет.
Он ушел прежде, чем она как-то отреагировала, не хотел портить этот волшебный момент. И без того, поддавшись чувствам, рискнул их планом. Альберт был с Рене, но лучше, если Герман сам за ним присмотрит.
– Все в порядке? – спросил он у Вильтрауда.
– Ага, он в туалет пошел. Крепко его, видать, припекло, – поделился Рене уныло. – Может, и не будет ничего, а? Как думаешь?
Герман прошел мимо него в уборную и обнаружил, что она пуста.
Берта не было.
Урок 10
Идеальные планы существуют только в голове
Ночью в саду перед административным корпусом распускались диковинные маленькие цветочки с нежно-розовыми лепестками и сильным сладким запахом. Возможно, именно поэтому Герман растерялся, едва покинул здание. Внезапная тишина оглушала, все звуки – шум музыки, гул голосов, паутина эмоций – остались внутри, в зале на втором этаже, там же, где сверкали драгоценными камнями глаза Стефании. Под их взглядом он чувствовал себя беззащитным. А тут хорошо, спокойно.
Нет, совершенно не спокойно.
Герман тряхнул головой, отгоняя лишние мысли и чувства, и попытался обнаружить Альберта. Он пропал, судя по словам Рене, не больше двадцати минут назад, так что не мог уйти далеко. Проклятая сладость цветов сбивала с толку, уловить в ней знакомый привкус вишни, свойственный лишь Берту, никак не удавалось. Герман постоял еще немного, пытаясь расслабиться. Наконец ему это удалось настолько, чтобы определить: у Берта был спутник, и спутник этот – Гаспар Дженаро.
– Началось, – самому себе сказал Герман и спустился по широким ступеням. Тихие шаги потонули во внезапно налетевшем порыве ветра, принесшего новую волну удушливого аромата. По мощеной дорожке прошелестели рано опавшие в этом сезоне листья. Герман поежился от странного холода, возникшего где-то внутри его, и решительно направился к парку.
В голове вертелась и никак не желала уходить досадная и несвоевременная мысль. Что, если все же стоило послушать Гротта и оставить разборки с таким сильным противником тем, кто способен с ним справиться?
Вдруг ветер переменился и душный запах цветов сменился насыщенной зимней свежестью, сквозь которую пробивался аромат прибитой морозцем вишни. Такие ощущения вызывал тот, прежний Альберт, и Герману стало страшно.
– … невозможно. – Ветерок донес до него отголосок разговора. Они были совсем рядом, за деревьями, загораживающими обзор, и Герман переместился ближе, стараясь не выдать своего присутствия. Луна скрылась за облаками, и стало почти совсем темно. – Ты ничего не мог вспомнить! Он обещал, что проблем не будет!
Голос Альберта звучал иначе, чем обычно, но именно так, как помнилось Герману.
– Зря вы так со мной поступили. Моя семья так этого не оставит, и вы это знаете. Как только я выйду с ними на связь, от вас мокрого места не останется. Все еще считаете, что это невозможно, учитель Дженаро?
Герман готов был поклясться, что почти видит хитрую усмешку на его губах и превосходство в фиалковых глазах. Даже и не подумаешь, что говорил Берт строго тот текст, которому его заранее научили.
