Герман толкнул дверь в палату и почувствовал густой тяжелый запах страха и боли. В груди похолодело.
– Стефания!
– Кричать будете за дверью, – строго осадил его мастер Гош. – Стажер Хатти убедил меня, что ваш визит пойдет больной на пользу, исключительно поэтому вы здесь.
Стефания слабо застонала и, кажется, даже его не заметила.
– Скажите, что с ней?
Гош крутанулся на стуле и оказался к Герману лицом, на котором тот прочитал глубокую задумчивость, что не внушало оптимизма.
– Ну если опустить детали, то она умирает.
На Германа будто рухнула каменная плита, дыхание перехватило, стоять стало тяжело. Все тело словно онемело.
– Простите?…
– На курсанте Дидрик лежит заклятие медленной смерти. Его действие на момент поступления было приостановлено неизвестной мне силой. Я наблюдал Дидрик все эти месяцы, однако только после того, как заклятие снова активировалось, стало понятно, что его останавливало.
Герман слушал, но будто не понимал ни слова. В голове только бились те, первые, слова. Она умирает. Умирает. Это было как-то дико, не по-настоящему. В реальности так не бывает.
– Вы готовы слушать? Насколько мне известно, для вас эта информация важна.
Герман заторможенно кивнул и спросил глухо:
– Ей больно?
– Боюсь, что да.
Герман помотал головой, пытаясь собраться с мыслями. Паникой Стефании не поможешь.
– Что можно сделать, мастер? Ей ведь можно как-то помочь?
– Мы работаем над этим, – ответил Гош. – У вас есть пять минут, а потом на выход.
Он отвернулся, позволяя Герману побыть со Стефанией.
Она вся горела. Было странно ощущать такой жар, в то время как Герман помнил, какие холодные всегда у нее руки. Буквально вчера они признались друг другу в любви, и вот сегодня она на пороге гибели.
Это несправедливо.
Он взял ее за руку и переплел с ней пальцы.
– Все будет хорошо. Мы найдем способ тебя спасти. Ты отомстишь и станешь королевой. Я обещал тебе это и выполню обещание.
На секунду почудилось, что Стефания его услышала и поняла, сжала пальцы в ответ, но всего на секунду.
Гош кашлянул.
– Все, хватит. Возвращайтесь на занятия, курсант.
Герман покинул медицинское крыло и сразу отправился на поиски учителя Гротта, но тот был то на занятиях, то на совещании, то просто пропадал непонятно где. За столом во время ужина царила скорбная тишина, никому кусок в горло не лез, а Ситри вообще отказалась покидать лазарет и сидела на полу возле палаты подруги.
Герман едва дождался конца ужина, отдал поднос с едой, к которой так и не прикоснулся, и пошел в общежитие для преподавательского состава. Поднялся по ступеням и положил ладонь на магическую панель. Умный артефакт считал его личность и открыл дверь. Гротт тоже жил на третьем этаже, его комнаты находились в конце коридора. Скорее всего, он уже знал о визитере и, наверное, даже о причине его появления. За время их совместных тренировок Герман успел убедиться, что для Гротта нет неизвестных вещей.
Однако дверь оказалась заперта.
Герман постучал, но ответа пришлось ждать какое-то время.
– Заходи.
Вальтер распахнул дверь, за плечо втащил Германа в комнату и спросил:
– Что, пришел рассказать о своих бедах?
– Бедах? – Он попытался сохранить лицо, но по нему все равно пробежала судорога. – Значит, и вы тоже в курсе. Что ж, странно, если бы это было не так.
– Я вижу, ты держишься, но если прикоснуться к твоему панцирю пальцем, он рассыплется в прах. Ты слишком спешишь закрываться.
Герман помотал головой. Слова учителя казались одновременно и правильными, и раздражающими. Герман пришел не за советами… А зачем тогда?
– Так, мне все ясно, – резюмировал учитель. – Доверься Гошу, он первоклассный специалист. Если решение есть, он его найдет.
– Мастер Гош сказал…
– Гош не умеет быть деликатным, хоть и медик, – отмахнулся учитель. – Сразу вываливает на тебя проблему. Кстати, это он посоветовал мне стать твоим наставником. Сказал, что я этого хочу. Как будто ему виднее, чего мне хочется.
Герман хмыкнул.
– Вы с ним друзья, так ведь? И с деканом Кишманом, и с учителем Эрно, и с Алиной Кишман.
Вальтер ожидаемо нахмурился:
– Мы просто учились вместе.
– Вы были в одной команде?
– Это допрос?
– Хочу вас понять, – признался Герман. – Вы стали моим наставником, но я собираю информацию о вас по крупицам.
Гротт расслабленно откинулся на спинку диванчика и скрестил руки на груди. Свет из окна упал на его очки, скрывая выражение глаз. Он помолчал немного и наконец заговорил жестко:
– Понять меня? А себя ты понять пробовал? Ты постоянно думаешь, что вы с курсантом Дидрик слишком разные, она принцесса, а ты нищий, вы никогда не сможете быть вместе. У вашей сказки никогда не будет счастливого конца. Ну и все такое. – Гротт усмехнулся. – Я прав? А еще ты считаешь себя чудовищем, потому что ты не такой, как остальные. И это так, ты же давно это знал. Мы особенные, Герман. Твоя проблема в том, что ты боишься совершить зло, только ты на это не способен. Многие считают, что менталисты – монстры без сердца и души, но запомни одно. Не твой дар руководит тобой, а ты руководишь им.
– Ваши слова хороши, но отдают дешевой философией, – ответил Герман. – А она совершенно непригодна к жизни.
– Это ты будешь непригоден к жизни, относясь к себе так. Не позорься и возьми себя в руки. Ты должен гордиться собой, иначе превратишься в скулящую тряпку.
Герман чувствовал, что должен защищаться, только каждое слово учителя наваливалось, как каменная плита.
– Вы, может, и гениальный стратег, но вы не можете знать, что я чувствую. Я люблю Стефанию, я понял это слишком поздно. Что, если завтра она умрет и я ничего не смогу сделать?
Вальтер вопреки ожиданиям не стал насмехаться. Покачал головой и неожиданно улыбнулся:
– «Просто так вышло, что я умнее. Вот и все».
– Перестаньте. – Герман ссутулился, пряча лицо в ладонях. – К чему это вспоминать сейчас?
– Тот Герман был дерзким, уверенным и самодостаточным. Ему не нужны были советы, чтобы принимать верные решения.
– Вы считаете, что я жалок?
– Дай-ка подумать. – Гротт сложил пальцы под подбородком и прищурился. – Ты больше не уверен в том, что делаешь, ты растерян и разбит. Можно, я скажу честно? Не мне ты кажешься жалким, а самому себе. Сейчас это не ты.
Герман ловил каждое его слово, не веря своим ушам. Его будто наизнанку вывернули, встряхнули и показали ему же безо всяких прикрас. И зрелище было так себе.
