Брежнев скосил взгляд на свои звезды и недоверчиво покачал головой.
— Не знаю, как мне быть. Хочу знать твое мнение.
Министр буркнул:
— У них свои традиции, у нас свои. Чего тебе, Леонид, стесняться показывать свои честно заслуженные награды?
— Спасибо, Андрей! — Леонид Ильич растрогался.
— Кстати, о немецких делах, — сказал Громыко. — Знаешь, Логинов, конечно, опытный человек. У нас в министерстве его называют смесью интеллигента и бульдозера. Но он слишком высокомерен. У него не получится с Хонеккером. И Логинов языков не знает. А нам в Берлине нужен человек, который разберется в деталях… У меня есть другая кандидатура. И одновременно надо бы сменить советника-посланника. Сформируем в Берлине слаженную команду.
— Кого наметил? — заинтересовался Брежнев.
— Вот хотел с тобой посоветоваться.
МИД. Кабинет Громыко
Заместитель министра по кадрам Новиков напомнил Андрею Андреевичу:
— Советником-посланником в Берлин хотели послать Игнатова. Он давно ждет эту должность. Ему был обещано это назначение.
Громыко размышлял недолго.
— Предложим ему поехать генеральным консулом в Западный Берлин. Думаю, он не будет в обиде.
Новиков кивнул.
Министр распорядился:
— Пусть зайдет.
Напутствуя нового генерального консула в Западном Берлине, Андрей Андреевич даже позволил себе пошутить:
— Вот видите, даже Наполеон был всего лишь консулом, а вы сразу становитесь генконсулом.
Новый генконсул вышел из кабинета министра в приподнятом настроении. Редко с кем министр в рабочее время беседовал так благожелательно.
Подмосковье. Дача Громыко
Андрей Андреевич в белой рубашке и галстуке, но в домашней куртке сидел за столом и читал привезенные помощником срочные телеграммы. В кабинет, постучав, вошел сын, удивительно похожий на отца.
— Папа, можешь поговорить?
Андрей Андреевич сделал приглашающий жест.
— Я хотел поблагодарить тебя за доверие, — сказал Анатолий Громыко.
Громыко-старший кивнул:
— Это Рожков изъявил желание поработать с тобой в Берлине.
— Тебе не придется жалеть, — лицо Анатолия сияло. — На высокой должности советника-посланника я сделаю все, чтобы не подвести тебя. Конечно, из Вашингтона жаль было уезжать, но я понимаю, что пост в Берлине куда важнее.
— И безопаснее, — добавил Андрей Андреевич.
Он отложил в сторону папку с шифровками.
— Садись. — Ничего пугающего в мире в то утро не происходило, и Громыко-старший был расположен к разговору. — Хочу дать тебе несколько советов.
Анатолий осторожно присел рядом с отцом.
— На приемах не пей, — говорил Андрей Андреевич. — Дипломат копает себе могилу рюмкой. Не выпячивайся, будь скромнее. Старайся больше слушать, чем говорить. Важно слышать не себя, а собеседника. Если не уверен, что надо говорить, лучше промолчи…
И еще — не заводи дружбу с иностранцами. Дипломатам это обуза.
За ужином Лидия Дмитриевна с загадочной улыбкой поинтересовалась у мужа:
— А ты знаешь, что твоя дочь влюбилась и выходит замуж?
— Она счастлива? — спросил Андрей Андреевич. — Это серьезные отношения? Где она, кстати? Я хочу с ней поговорить.
— Она на свидании.
— Ты видела жениха?
Лидия Дмитриевна кивнула:
— Да.
Андрей Андреевич вопросительно посмотрел на нее.
— Солидный, красивый, надежный, — рассказала Лидия Дмитриевна. — Для него это не первый брак.
Громыко нахмурился.
— Чем занимается?
— Он профессор в МГИМО.
— И тоже мечтает стать дипломатом? — меланхолически спросил Андрей Андреевич.
Предсказание старой цыганки
Потерявшего сознание Олега Быстрицкого положили на носилки. Санитары подняли их и затолкнули в карету «скорой помощи».
Рядом стояла машина дорожно-патрульной службы. Молодой лейтенант писал протокол. Перед ним неуверенно стоял пожилой мужчина с правами в руках.
— Так, значит, вы свидетель, — констатировал лейтенант, записывая и бормоча себе под нос. — Что именно вы видели?
— Тут поворот, и знак есть. Все видно, — говорил пожилой мужчина. — Я вслед ехал. Он впереди. Тут все скорость сбавляют. А он мчится километров сто. Я еще удивился: чего это он?
— Значит, он шел на поворот? — уточнил инспектор.
— А куда еще? — удивился водитель. — Тут только направо. И он поворачивать стал, но скорость не сбавил. Вот в дерево и врезался. Хорошо еще, не перевернулся.
Он посмотрел на инспектора, который старательно выводил буквы.
— Странно, правда? Может, пьяный был или обкурился?
— Спиртным от него вроде не пахнет, — заметил один из санитаров.
— А вы чего ждете? — буркнул инспектор. — Везите в больницу. Пусть врачи посмотрят, что с ним. Может, у него внутренние органы повреждены. Не дай бог, кончится.
«Скорая помощь», включив сирену, рванула с места.
Проводив ее глазами, пожилой водитель заметил:
— Еще один вариант. Тормоза не то что неисправны, он хотя бы немного скорость сбавил бы, а вообще испорчены.
— Да, тормозного пути нет, словно он и не пытался затормозить, — согласился инспектор. — Я пометку сделаю, пусть эксперты посмотрят.
Врач «скорой помощи» соединилась с диспетчерской:
— В какую больницу нам везти?.. Да, документы есть, паспорт, прописка московская, все в порядке…
Она оглянулась на Быстрицкого, который с закрытыми глазами лежал на койке.
— Нет, он без сознания. Но пока дышит.
Когда он пришел в себя, то увидел озабоченно склонившиеся над ним головы врачей.
— Так, пришел в себя, — услышал он чей-то далекий голос. — Вы нас слышите?
Он поискал глазами говорившего, но не нашел. Три расплывающихся лица были в одинаковых белых масках, на волосах — хирургические шапочки. Потом, раздвинув врачей, появились еще две головы. Одна венчала тело в милицейском мундире, и это вызывало беспокойство.
— Говорить можете? — осведомилась милицейская голова. — Гражданин Быстрицкий, можете говорить?
— Могу, — прошептал он.
— Отлично, — сказал милиционер и отошел.
— Где это я нахожусь, в конце концов? — выдавил из себя Быстрицкий. — Что вы со мной делаете? И почему тут милиция?
Одна из белых масок была снята, и обнаружилось вполне милое женское лицо. Врач нащупала у Быстрицкого пульс и спросила:
